5. СОДЕРЖАНИЕ / CONTENTS
Предисловие Б. Н. Стругацкий
Forword B. N. Strugatsky
7 / 10
Памяти Б. Н. Стругацкого Ю. В. Шубик
In Memory of B. N. Strugatsky Yu. V. Shubik
12 / 13
Занимательная медицина в картинках для врачей
и сочувствующих им граждан (медицинский экслибрис)
Recreational Medicine in Pictures for Doctors
and Their Sympathizers (Medical Ex Libris)
15 / 103
Об авторе
About the Author
184 / 185
6.
7. ПРЕДИСЛОВИЕ
Каждый знает, кто такие филателисты или, скажем, нумизматы. Сложнее
дело обстоит с фалеристами, филокартистами или, не дай бог, филобута-
нистами. Скрипофилия же и джиджитабулизм (кампанофилия) без всяких
сомнений лежат уж за пределами компетенции самого эрудированного
эрудита.
А как называется коллекционирование книжных знаков? Как называ-
ется это почтеннейшее и интеллигентнейшее из самых уважаемых хобби?
«Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь!» Это всего лишь экслибристика!
Изящно, просто, вполне удобовыговариваемо, — восходит к понятию
«экслибрис», что означает всем понятный «книжный знак» («EX LIBRIS» =
«ИЗ КНИГ» господина Имярек) — элегантная маленькая картинка, которую
счастливый библиофил наклеивает на каждую из книг своей обширной
библиотеки.
Я позволил себе это краткое (как бы разъясняющее) вступление отнюдь
не потому, что имею право разъяснять, будучи знатоком предмета. Наобо-
рот: предмет этот мне почти совсем не знаком, я в этом вопросе «плаваю»
и представляю собою (как сказал бы опытный компьютерщик) образец
«юзер-чайника», взявшегося судить о вещах ему недоступных.
Но я прочитал эту новую книгу Ю. В. Шубика с наслаждением и не могу
молчать!
Я жажду здесь засвидетельствовать, что перед Вами, читатель, кни-
га не просто занимательная, увлекательная и полезная, — это книга
для всех. Она способна занять, увлечь, принести пользу и самому мало-
сведущему в экслибристике индивиду (вроде меня), и вполне почтен-
ному знатоку и ценителю, посвятившему экслибристике лучшие годы
своей жизни, и (что, на мой взгляд, важнее всего) — любому реально
практикующему — действующему! — коллекционеру, жаждущему как
8. подтверждения собственных идей и представлений, так и новых фактов,
сведений, смыслов.
Поэтому я (с удовольствием!) обращаюсь, например, к читателю, име-
ющему лишь самое приблизительное представление об экслибрисах: эта
книга для Вас; Вы прочтете её и откроете для себя мир новый, порази-
тельный и разнообразный. Может быть, Вы сами станете коллекционе-
ром. Не обязательно. Но обязательно Вы ощутите волшебное присутс-
твие где-то рядом — только руку протяни! — маленького Чуда с большой
буквы.
А Вы, уважаемый знаток и ценитель предмета, крутой ветеран экслиб-
ристики, знающий ее ВСЮ, ОТ и ДО, даже Вы обязательно найдете здесь
что-то новое и вполне, может быть, неожиданное для себя. Потому что это
ведь не просто трактат об экслибристике, — это трактат об эсклибристи-
ке медицинской, а много ли Вы таких листали за всю свою богатую жизнь
(особенно — на русском)?
Собственно, это даже и не трактат, пожалуй. Это маленькая, ёмкая,
сверхкомпактная энциклопедия обширной территории мировой культу-
ры. Здесь история медицины и множество увлекательных медицинских
историй, рассказанных изящно и мастерски. Здесь мифология, причём
мифология почти нам неизвестная (нам, малограмотным читателям «Ми-
фов Древней Греции»). Здесь замечательные биографии замечательных
людей, — врачей, коллекционеров, художников всех времён и народов…
И юмор. Ну, конечно же, — юмор! Великолепный бодрящий коктейль из
«Коллекционеры улыбаются» и «Врачи смеются».
Не могу не отметить скромности автора, вполне соответствующей его
откровенности.
«А теперь, — пишет он, — попробую сформулировать совершенно чес-
тно … причину появления этой очередной моей книжки. Она простая:
хочу похвастаться перед вами, коллеги, своей коллекцией и поделиться
тем удовольствием, которое получаю сам…»
Поздравляю Вас, дорогой Юрий Викторович, Вам удалось выполнить
обе поставленные задачи: белая добрая зависть и радостное беспримес-
ное удовольствие, — два главных ощущения, которые я испытываю сей-
час, прочитавши Вашу книгу. И ещё.
9. Я захотел стать коллекционером экслибрисов. Пусть не медицин
ских, — ниша занята надёжно. Пусть — писательских. О, даже ещё круче:
я буду собирать экслибрисы писателей-фантастов! У меня где-то долж-
ны храниться экслибрисы И. Варшавского, Ю. Смоляна, О. Ларионовой,
Д. Брускина, И. Ефремова и, естественно, А. и Б. Стругацких. Уникумы! Ни
у кого таких нет. Иду немедленно рыться в папках. Прощайте!
Ваш Борис Стругацкий
10. Forword
Everybody knows about philatelists, or, say, numismatists. Much fewer peo-
ple are aware of falerists, deltiologists, or even buttonists. Scripophily or cam-
panophily are no doubt beyond the scope of the most learned polymath.
And what is the name for collecting bookplates? What is the name for this
most respectable and most intellectual hobby? No need to be worried. It is,
actually, quite simple — exlibristics! And quite elegant, too, not at all tongue-
twisting or brain-teasing, being derived from ex libris (translated from Latin as
“from the books” (of X)) standing for the readily understandable word book-
plate, a nice little picture, pasted by the happy bibliophile on every book of his
big library.
If I have allowed myself to make this brief explanatory introduction, this is
not because I am in the position to do so as an expert. On the contrary, being
barely familiar with the subject, I would rather describe myself as a dabbler or
a dummy who has the guts to pronounce judgments about something well
beyond his understanding.
Nevertheless I have read this new book by Yu.V. Shubik with great pleasure
and I just cannot keep silence!
I am hereby eager to testify, dear reader, that the book is not just compel-
ling and useful, but also accessible. It may captivate and inform both a per-
son most ignorant in this field (like me) and a genuine connoisseur who has
spent years collecting bookplates as well as, which is even more important,
to all practicing — and active! — collectors anxious to read something that
resonates with their own ideas and avid for new facts and interpretations.
This is why I am especially pleased to address the reader who has the most
approximate idea about ex libris: this is a book for you that will surely help
you discover a new amazingly diverse world. You may become a collector
yourself. Or you may not. Anyway, you won’t fail to feel the magic presence
10
11. of a small Wonder with a capital letter just somewhere very near, within your
hand’s reach!
And you, dear expert and experienced collector, an ex libris veteran who
knows EVERYTHING about it from A to Z, even you are sure to discover here at
least SOMETHING new and unexpected. For this is not just a general treatise on
ex libris, but a treatise on medical ex libris, and, please, tell me this: are you able
to name many books (especially in Russian) on the subject that you have leafed
through during your long career of a bookplate lover?
In fact, this is not a treatise. This is a concise informative encyclopedia cov-
ering a broad range of topics that make part of the world culture. It will tell
you about the history of medicine in a number of thrilling medical stories well-
presented and skillfully written. It will tell you about mythology, highlighting
those aspects that are practically unknown to us, illiterate soviet readers of the
“Myths of Ancient Greece”. It will tell you remarkable life stories of remarkable
people — doctors, collectors, artists of all ages and countries… And of course,
there’s the humor! A sparkling invigorating cocktail from “The Collectors Smile”
and “The Doctors Laugh”.
I must also make a point of the author’s modesty and honesty with the
reader.
“And now, he writes, it’s time to announce one more reason for publishing
another book. It is very simple. I want to boast of my collection and share with
you, dear colleagues, the pleasure of having it.”
I am happy to assure you, dear Yuri Victorovich, that you have fully achieved
both goals: good white envy and joyous unadulterated pleasure are two main
feelings that I experience upon reading your book. But this is not all.
Now I feel the strongest desire to become a bookplate collector myself. No,
I am not going to collect medical ex libris — it would be too hard a competi-
tion. But those owned by writers will do. Or better not just any writers, but
science fiction writers! I am sure I have somewhere the ex libris of I. Varshavsky,
Yu, Smolyan, O. Larionova, D. Bruskina, I. Efremova and, naturally, A. and B. Stru-
gatsky. That’s unique! Nobody else has them. Here I go now to rummage some
of them out of my folders. Farewell!
Yours, Boris Strugatsky
12. In Memory of B. N. Strugatsky
“Farewell! Yours, Boris Strugatsky”. It is both tragic and unfair that these last
words from Boris Strugatsky’s brilliant foreword to this book have proved to be
most important! He was gone on 19 November 2012. There’ll be no grave left, since
the writer’s wish, same as that of his deceased brother Arkady, was to disperse his
ashes over the Pulkovo Heights located close to St. Petersburg. But we will be left
with something that really matters — their books. Of course, a street will be named
after the Strugatsky brothers in St. Pete and a monument will be put. The dead are
very much loved in Russia. Or, to be more precise, in Russia the dead are the only
ones who are loved at all… I have known Boris Natanovich for many years. Believe
me, I was do-ing everything I could to make him live longer. Now he is dead. And
there is nothing I can do. There is only this essay on medical ex libris that I know my
favorite author liked… Dear Boris Natanovich, this book is dedicated to your loving
memory.
Yu. V. Shubik
13. Памяти Б. Н. Стругацкого
«Прощайте! Ваш Борис Стругацкий». Как страшно и несправедливо,
что во вступлении к книге, лёгком и блестящем, как все тексты Бориса
Натановича, именно эти последние слова оказались самыми важными!
19 ноября 2012 года его не стало. Не будет могилы: писатель завещал,
чтобы его прах был развеян над Пулковскими высотами под Петербур-
гом, так же как прах его брата Аркадия. Нам останется главное: их кни-
ги. Конечно, будет и улица братьев Стругацких в Питере, и памятник.
В России любят мёртвых. Вернее так: к сожалению, только мёртвых и лю-
бят… Мы были знакомы с Борисом Натановичем много лет. Поверьте,
я делал всё, что мог, чтобы он жил дольше. Теперь он умер. Больше я ни-
чего не могу сделать. Вот только сочинение о медицинском экслибрисе,
которое — я знаю — понравилось моему любимому писателю. Дорогой
Борис Натанович, эта книга — Вашей светлой памяти.
Ю. В. Шубик
14.
15. Юрий Шу би к
Занимательная
медицина
в картинках
для врачей
и сочувствующих
им гражgан
19. Когда-то, ужас сколько времени назад, я ходил в горы. Они на много
лет (а если честно, то навсегда) стали существенной частью моей жизни.
Но вот что сильно отравляло эту самую жизнь — один регулярно задава-
емый окружающими вопрос. Формулировался он по-разному, но смысл
был примерно одинаковым: за каким… тебе это надо? Слово на месте
многоточия зависело от уровня интеллекта и эмоционального настроя
интересующегося. С особенной экспрессией звучал вопрос тогда, ког-
да мне случалось возвращаться откуда-нибудь с Памира или Тянь-Шаня
с обременением в виде гипса на той или иной части организма: горный
туризм — спорт небезопасный. Спустя годы я ответил на этот вопрос, как
мог, в книге «Докторская колбаса».
Но в горы, увы, вечно ходить нельзя. Конечно, можно было бы тупо
надираться каждый вечер, сидя перед телевизором: весьма распро-
странённый вид спорта в нашей стране. Благо хороший доктор в силу
российской традиции коньяком и виски не обижен. Или вот ещё охота,
рыбалка! Однако звери мне ничего плохого не сделали… А может, театр,
музыка, музеи? Это — да! Но ведь не каждый же день, правда? И тут —
очень своевременно — в моей жизни появился экслибрис, причём не
просто в качестве объекта созерцания, а как предмет собирательства,
коллекционирования.
Почти сразу же я с удивлением обнаружил, что преследовавший меня
на протяжении всей «горной» юности сакраментальный вопрос: а за ка-
ким… тебе это надо? — отнюдь не утратил своей актуальности: он воз-
никал едва ли не всякий раз, когда слово «экслибрис» всплывало в разго-
воре с коллегами и друзьями. Гораздо реже — и лишь самые честные —
тихо спрашивали: а что это такое? Так вот: читаемая вами книга — не ис-
черпывающий, конечно, но довольно развёрнутый ответ на оба вопроса.
Причём отвечать буду в полном соответствии со степенью интереса: снач-
ала — довольно коротко — о том, «за каким…», а потом — долго и нудно —
о том, «что это такое».
19
20. Итак, лично для меня экслибрис — не просто страшно интересная шту-
ка, но ещё и некая персональная отдушина, частная территория, «private».
Ну, представьте. Рабочий день. Быстро сменяющиеся лица и события, рва-
ный ритм, следующие друг за другом самые разные дела…
Телефонный звонок (а их иногда до сотни в день): нужно срочно при-
строить кого-то на консультацию к психиатру, урологу, онкологу, про-
ктологу — неважно. Объяснять, что я кардиолог, бессмысленно: от меня
ждут помощи, и я обязан её оказать. Стук в дверь: доктор с историей бо-
лезни пациента, хочет обсудить его лечение. Электронная почта: в день
до полусотни писем, на которые следует ответить. Снова звонок: папе
(маме, дяде, тёте, сестре, брату) какого-то дальнего знакомого, или зна-
комого знакомых, или вовсе незнакомого назначили коронарографию,
но нескоро и за деньги, а хочется сейчас и бесплатно. Придётся помочь,
а значит, сделать ещё пару звонков. Ага, подошло время лекции: полтора
часа почитал, в течение получаса ответил на вопросы. Включил телефон,
откликнулся на непринятые звонки. А ещё есть куча всевозможных бу-
маг, кардиограммы, холтеровские мониторы, совещания, конференции
и прочая, и прочая.
Но основная моя работа — это пациенты. Их когда десять, а когда и
двадцать в день. На кого-то тратишь пять минут, а для кого-то и полутора
часов мало. Причём выслушать надо всех: уж если больной до тебя доб-
рался, он имеет право рассказать всё, что считает важным. И лицо твоё при
этом должно выражать полное внимание, симпатию и крайнюю заинтере-
сованность, что, не скрою, далеко не всегда легко. Ведь пациенты — они
разные: по характеру, воспитанию, интеллекту... А главное, они БОЛЬНЫЕ!
Им плохо, и к той агрессии и негативу, которые порой на тебя выплёски-
ваются, ты должен относиться спокойно, с пониманием и тактом. В общем,
чи-и-и-и-из, доктор! Наверно, именно поэтому в прежние времена, воз-
вращаясь домой с работы, я мог запросто перекусать всю семью, включая
любимого кота. Как, бишь, это называется? А-а-а, да: психологическая раз-
рядка! Другое дело сейчас…
Нет-нет, нагрузка в клинике нисколько не уменьшилась, ежели не
возросла. Да и «домашнее задание» никто не отменял: лекции надо го-
товить, статьи писать да всякие отзывы, рецензии, книжки, медицинскую
20
21. литературу читать, диссертациями сотрудников заниматься… Зато с 12
до 2 ночи — вот оно, моё святое время! Имя ему — экслибрис, он же
книжный знак.
В эти часы уже перестаёт звонить телефон, а письма по электронной
почте приходят совсем редко: если только из Штатов. А раз так, наливаем
чашечку кофе, берём сигарету (представляю себе лица апологетов профи-
лактической кардиологии!) — и вперёд!
Можно зайти на сайт интернет-аукциона www.eBay.com, само собой,
поторговаться и купить какой-нибудь подходящий экслибрис для моей
коллекции. Прогуляться по интернет-страницам галерей живописи и гра-
фики и посмотреть, что интересного из книжных знаков, старых или сов-
ременных, появилось за последнее время. Забраться на www.facebook.
com, поболтать с друзьями-художниками из разных стран мира и узнать
об их новых работах, выставках и конкурсах.
А можно, вооружившись лупой, рассматривать в деталях свою добычу:
ведь нет-нет да и приходят из Европы и США, Австралии и Японии, Китая
и Канады по почте эти приобретённые через Интернет небольшие цвет-
ные картинки — кусочки чужих историй и жизней. Прочитать надписи на
разных языках и попытаться понять, что именно и почему изображено на
экслибрисах, — невероятно увлекательное занятие!
Установить время создания экслибриса и имя его автора, то есть атри-
бутировать работу, — отдельное удовольствие, хотя, увы, не всегда доступ-
ное. Особенно если это книжный знак XVIII–XIX века. Поэтому и в книге вам
нечасто, но всё же будут встречаться слова «неизвестный художник» или
«неизвестный автор». Ещё меньше известно о владельцах экслибрисов.
А ведь среди них встречаются люди необыкновенно интересные!
…И вот за эти два удивительных часа — с 12 до 2 ночи — никаких мыс-
лей о работе. Наутро ты снова «белый и пушистый».
Так что же это такое — экслибрис, книжный знак? Сразу могу сказать:
если вы серьёзно занимаетесь экслибрисом, книга наверняка покажется
вам примитивной. В таком случае просто посмотрите картинки: среди них
немало редких работ известных художников. А написан этот, с позволения
сказать, трактат о медицинском книжном знаке для моих коллег-врачей.
Они, кстати, не обязаны знать, что такое экслибрис.
21
22. Когда-то это был небольшой ярлычок, который наклеивался на внут-
реннюю сторону переплёта книги (форзац). Ну вот, например, экслибрис
XVIII века неизвестного художника (если художник вообще участвовал
в создании такого простого книжного знака!) для знаменитого британско-
го врача Джона Коукли Леттсома (1744–1815) [1].
Впрочем, этот экслибрис только с виду простой: из него, между про-
чим, следует, что владелец книжного знака — не только какой-то там M. D.,
то есть Medical Doctor (доктор медицины), но и F. R. S. — Fellow of the Royal
Society (член Королевского общества), а это очень престижный титул!
И правда: Джон Коукли Леттсом в 1773 году основал Лондонское меди-
цинское общество, куда входили врачи, хирурги и аптекари. Уж извините:
в то время хирурги приравнивались к цирюльникам и врачами ещё не счи-
тались. Как видите, на его ярлыке имеется девиз «Dum spiras spes» («Пока
ты дышишь, есть надежда»), а также номер, присвоенный книге хозяи-
ном библиотеки. Кстати, по тем временам пять с лишним тысяч томов —
огромное частное собрание!
Иногда на ярлыке указывались шкаф и полка, где данная книга долж-
на была находиться. Сейчас таких книжных знаков почти не делают, хотя
бывают и исключения. Пришло время, и на ярлыке возникли волшебные
слова «ex libris» (из книг) и имя хозяина библиотеки. А потом на экслибрисе
появился рисунок. С этого момента начали формироваться три основных
направления: экслибрис гербовый, вензелевый и сюжетный.
Гербовый экслибрис — это изображение герба владельца библиотеки.
В России первые такие книжные знаки появились в начале XVIII века. Один
из них принадлежал — посмотрите — как раз нашему коллеге, лейб-ме-
дику Петра Первого Роберту Карловичу Арескину (1674–1719) [2]. Он пере-
ехал в Россию из Англии в 1706 году и до самой смерти был президентом
Аптекарского приказа да ещё заведовал Кунсткамерой и Императорской
библиотекой. Его гербовый книжный знак, выполненный неизвестным
автором, имел девиз «Je pense plus» («Я больше думаю»). Подобные знаки
были у многих представителей знатных дворянских родов России: Голицы-
ных, Строгановых, Шереметевых и других.
Традиционно гербовый экслибрис был широко распространён во
Франции, где большинство врачей принадлежали к высшему сословию.
22
23. На их книжных знаках помещался родовой герб и имя владельца, а также
(но далеко не всегда) отображалась его профессиональная деятельность.
Именно такой экслибрис неизвестного французского художника XVIII века
для доктора Десмери перед вами [3].
Но нам, безусловно, более любопытны те книжные знаки, из которых
понятно, что они принадлежат именно врачам, то есть включают в себя те
или иные медицинские символы, иногда — девиз. Посмотрим на некото-
рые из них: всё это старые работы, тоже XVIII века. Отметим, что слов «ex
libris» на многих из них ещё нет.
Вот, скажем, книжный знак 1767 года художника Й. Г. Фридриха (Герма-
ния) для доктора Йохана Кристофа Харера [4]. Наряду с классическими
гербовыми атрибутами, такими как рыцарский шлем и лев на задних ла-
пах, здесь можно увидеть скелет и аиста. На полке с книгами — сосуд и
какие-то банки, в одной из которых, похоже, гомункулус.
Следующая работа — французского графика Жонуо для профессора
Королевского колледжа в Нанси Людовика Клове [5]. Здесь герб включает
в себя изображение петуха и кадуцей — жезл Гермеса (посох, увенчанный
крыльями, с двумя обвившими его змеями). Мы ещё поговорим подроб-
но об этой медицинской символике. А пока обратим внимание на девиз:
«Saluti gentis vovet et cosecrat» («Здоровью народа посвящает и жертвует
себя»). Надо полагать, как показанная выше птица, кормящая птенцов.
Ещё один французский книжный знак выполнен неизвестным художни-
ком для профессора Жана-Батиста Гасталди [6], который более 40 лет пре-
подавал и лечил больных в Авиньоне (там и умер в 1747 году). Атрибуты
фамильного герба профессора — лазурь на золотом шевроне с изображе-
нием серебряного оленя. И вновь рядом с короной и львами — кадуцей.
Снова работа неизвестного французского автора — для знаменитого
хирурга, члена многих академий Совёра-Франсуа Морана (1697–1773) [7].
Вверху кадуцей, но кроме него — медицинские инструменты да пара ске-
летов (один из них — видите? — в нарисованной на экслибрисе книге).
Вензелевый экслибрис — это красивый орнамент, включающий иници-
алы библиофила (любителя и собирателя книг) или первые буквы назва-
ния учреждения — владельца библиотеки. Самый первый такой россий-
ский книжный знак также имеет непосредственное отношение к нашей
23
24. профессии. Он появился в середине XVIII века на книгах основанной
в 1763 году Медицинской коллегии, высшего органа государственного
управления медицинским делом в России. Согласно указу, Медицинской
коллегии присваивалась «власть делать распорядки, касающиеся до вра-
чевания во всей Империи и до распространения науки медицинской, хи-
рургии и всех частей, к тому принадлежащих». Знак представляет собой
вензель «С. М.» (Collegiae Medicinae) [8]. Автор — голландский гравёр из
города Лейдена Иоганн ван дер Спайк.
Ну и наконец, о самой интересной разновидности книжного знака —
сюжетном экслибрисе. Он представляет собой рисунок, характеризую-
щий профессию, вкусы, увлечения хозяина книжного знака. Во второй по-
ловине XIX века сюжетный экслибрис практически вытеснил гербовый и
уж тем более вензелевый. А к XX веку экслибрис перестал быть собствен-
но книжным знаком, который наклеивают на книги. Он вылился в отде-
льное направление графического искусства, имеющее самостоятельную
художественную ценность. Именно в начале XX века в России появились
сюжетные экслибрисы, выполненные выдающимися художниками круга
«Мир искусства»: Е. Лансере, К. Сомовым, А. Бенуа, М. Добужинским, Л. Бак-
стом, Г. Нарбутом, С. Чехониным, Д. Митрохиным, Е. Кругликовой, А. Остро-
умовой-Лебедевой и другими.
А теперь о том, как делают экслибрис. Но совсем коротко — пусть это
будет такой краткий ликбез для нас, дилетантов.
Вообще все печатные техники делятся на три основных типа: печать
высокая, глубокая и плоская. При высокой печати оттиск печатается с вы-
пуклого, выступающего над поверхностью материала рисунка. При глу-
бокой печати, наоборот, с углублений, которые образуются в результате
гравирования или травления поверхности металлической пластины. Ну
а при плоской печати рисунок находится на одной плоскости с поверхнос-
тью материала.
Книжный знак — это, как правило, гравюра, то есть оттиск с печат-
ной формы, изготовленной художником по своему эскизу на каком-либо
материале. Исторически самым первым таким материалом было дере-
во, на котором с помощью различных специальных инструментов выре-
зался рельефный рисунок. Затем деревянная доска с помощью валика
24
25. покрывалась краской, которая касалась только выпуклого изображения,
после чего прессом делался отпечаток на бумаге (высокая печать). При
этом изображение получалось зеркальным по отношению к рисунку на
печатной форме. В работе могли участвовать два человека: художник, ко-
торый наносил рисунок, и резчик, который его вырезал. Но чаще это было
одно и то же лицо.
То, что получалось, называлось ксилографией (от древнегреческих
ξύλον — дерево и γράφω — пишу, рисую). Она могла быть продольной,
если рисунок наносился на продольную поверхность деревянной доски,
или торцовой, если это была торцовая поверхность. Те экслибрисы, ко-
торые вы уже видели, как раз ксилогравюры. В XX веке, помимо дерева,
художники узнали новые удобные для работы в технике высокой печати
материалы: пластик (пластмасса), линолеум. Соответственно возникла гра-
вюра на пластике и линолеуме (линогравюра).
Примерно в одно время с ксилографией в мир искусства вошла гравюра
на металле (обычно меди или стали). На поверхность полированной доски
рисунок наносился специальным инструментом (иглой, резцом, граниль-
ником). Доска покрывалась краской, после чего тщательно протиралась.
Таким образом, краска оставалась только в углублениях, сделанных рез-
цом (то есть на изображении). Для получения отпечатка на металлическую
доску клали сырую бумагу, а сверху — материю, обычно шерстяную. Бу-
мага прижималась к доске, валом печатного станка вдавливалась в запол-
ненные краской углубления, и та переходила с формы на бумагу (глубокая
печать).
В конце XVIII века появился ещё один вид печатной техники — ли-
тография (от древнегреческого Λίθος — камень). Замечу, что резцовая
гравюра на меди или дереве — очень трудоёмкая вещь, требующая
длительного времени. Собственно, именно поэтому и нашлась рабо-
та резчикам-гравёрам, ремесленникам, которые рисунок художника,
иногда в течение многих месяцев, переводили на печатную форму.
А литографию мог создавать сам мастер, рисуя на зернистой поверх-
ности специального литографского камня (как правило, это шлифован-
ный кусок плотного известняка) жирным литографским карандашом
или литографской тушью. После дополнительной химической обработ-
25
26. ки поверхность камня становилась готовой и долговечной печатной
формой (плоская печать).
Надо сказать, история изобретения литографии весьма забавна. Честь
открытия принадлежит Иоганну Алоису Зенефельдеру (1771–1834), немец-
кому литератору, актёру и музыканту. По одной из версий, мать попросила
его составить список белья для прачечной. Поскольку у молодого чело-
века под рукой не оказалось бумаги, он сделал запись на камне. Позже он
вымыл камень и попытался записать на нём что-то ещё, но обнаружил, что
влажная поверхность не впитывает жирные чернила. Зато те места, где
раньше была запись, можно было закрасить повторно и получить любое
количество оттисков первоначального текста.
Ну и немного о любимой графической технике: об офорте! Это та же
гравюра на металле, о которой мы уже говорили, только рисунок не ме-
ханически вырезается, а получается путём химического травления. Да и
название этой техники говорит само за себя. В переводе с французско-
го eau-forte — крепкая вода, она же — азотная кислота. Таким образом,
«офорт» — это производное от gravure de l’eau-forte, то есть гравюра,
сделанная посредством травления «крепкой водой».
Медную или цинковую пластину покрывают специальным кислотоу-
порным составом (лаком или грунтом). По образовавшейся плёнке проца-
рапывают линии рисунка, обнажая поверхность металла. Затем пластину
травят, часто в несколько приёмов: медную — раствором хлорного желе-
за или азотной кислотой, цинковую — только азотной кислотой. Состав,
естественно, действует только там, где нет защитного лака. После первого
травления, достаточного для незначительно углублённых штрихов, часть
из них вновь покрывают защитным составом (это будут самые светлые
места изображения). Потом пластину подвергают второму травлению, на-
нося состав на участки следующей градации тона, и так далее — до самых
тёмных мест будущего изображения. Именно благодаря этому штрихи по-
лучаются различной глубины.
В конце концов лак удаляют. Дальше — всё как обычно при гравюре
на металле: полированная доска с вытравленным рисунком покрыва-
ется специальной офортной краской. Затем краска тщательно удаля-
ется, оставаясь лишь в углублениях. Ну и делаются оттиски на бумаге
26
27. с помощью специального офортного станка (глубокая печать). Их, за от-
дельными исключениями, немного: от 5 до 100, не более. Некоторые
художники дополнительно раскрашивают офорты, как правило, акваре-
лью. Тогда каждый из них становится уникальным.
А еще… Стоп, надо остановиться! Вот ни слова больше не напишу
о технике гравюры. Замечу только, что, рассматривая красивые картин-
ки, в нижней части многих из них вы можете увидеть какие-то пометки.
Чаще всего это подпись автора, иногда — название работы, год её вы-
полнения. Нередко — цифры через дробь: скажем, 10/50. Так вот, знаме-
натель — общее количество оттисков, числитель — номер того оттиска,
который перед вами. Кроме того, вы можете встретить странные обоз-
начения: Х1 и Х2 — это ксилогравюра (продольная и торцовая), С2 —
гравюра на меди, С3 — офорт, С3 Col — раскрашенный офорт, L —
литография… И хватит об этом! Если вдруг кому-то захочется узнать
больше, в книге есть специальное приложение: стандартные обозна-
чения графических техник, которые попадаются на воспроизведенных
экслибрисах.
Коллеги, посочувствуйте мне! Я вас уверяю: эта книга неминуемо по-
падёт в руки моих друзей-художников. Не сомневаюсь, что они будут
потрясены бедностью и убогостью описания их волшебных способов
создания экслибриса. Знаю, что мне наверняка попадёт! Но, граждане ху-
дожники, я пишу не для вас. Честное слово, я знаю про графику гораздо
больше, но это ещё не повод для того, чтобы мучить подобными вещами
бедных докторов. Вам ведь знакомо, к примеру, слово «кардиограмма»?
Поверьте, с вас достаточно. И вам совершенно по фигу, что существуют
электрокардиографические отведения по Нэбу и по Франку, ортогональ-
ные и по Лиану, усиленные и по Вильсону, а также ещё много всего важно-
го. Вот и с графикой для врачей точно так же.
Трудно разорваться между желанием рассказать побольше о том, что
знаешь, и пониманием того, что это мало кого из коллег «колышет». Но
если среди докторов, читающих эту книгу, найдутся такие же не совсем
здоровые психически люди, как я, отсылаю их для начала к замечательной
книжке «О распознавании и собирании гравюр», написанной инспектором
Брауншвейгского музея Иосифом Эдуардом Вессели в 1875 году, впервые
27
28. изданной на русском языке в 1882 году и переизданной в последний раз
в году 2003-м.
Если к этому моменту повествования вы, дорогой читатель, ещё не ус-
нули, мы вполне можем перейти к более интересным вещам. Дело в том,
что экслибрис, так же как и марки, монеты, значки и так далее, стал пред-
метом собирательства, коллекционирования. А коллекционеры — они
люди особые. Понятно, что это в основном ребята с интеллектом, весьма
образованные, любящие поговорить о высоких материях, порассуждать
об искусстве. И при этом — когда дело касается предмета их вожделения
(в смысле, коллекционирования) — порой совершенно беспринципные!
Обмануть, объегорить, надуть — да не вопрос! Купить за бесценок кол-
лекцию у вдовы покойного собрата — едва ли не знак особой доблести!
А приобрести у бабки за рубль то, что стоит тысячу, — удачная сделка!
Совсем недавно я впервые в жизни оказался на конгрессе Междуна-
родной федерации экслибриса (FISAE) в Стамбуле. Весьма любопытный,
признаться, опыт. Ничего похожего на наши кардиологические форумы, на
десятках которых мне доводилось бывать. У нас, скажем, на конгрессах Ев-
ропейской ассоциации кардиологов, Американского кардиологического
колледжа или Американской ассоциации сердца собирается тысяч двад-
цать-тридцать докторов. Большой такой муравейник. Много-много залов,
секций, докладов. Ты должен заранее договориться с коллегами из других
стран (да и своей страны тоже), где и в какое время вы встречаетесь, чтобы
обсудить ваши совместные научные или клинические проблемы. Иначе
запросто можно разминуться. Бывает, возвращаешься в родной Санкт-Пе-
тербург, приходишь на работу и узнаёшь, что едва ли не все коллеги были
на конгрессе. Но ты при этом никого не видел!
Конгресс FISAE — совсем другая история. Съезжается человек 300 со
всего мира, ну, может, 500. Обстановка вполне семейная, во всяком случае
почти все друг друга знают. Половина участников — художники, полови-
на — коллекционеры. Иногда, правда, это совпадает. Некоторые художни-
ки одновременно собирают экслибрисы. Гораздо реже коллекционерам
вдруг приходит в голову, что они тоже запросто могут создать нечто вы-
сокохудожественное. И создают. Ведь офорт или там литография — тех-
ника сложная, а, положим, гравюра на пластике или на линолеуме — это
28
29. нечто куда более доступное. Вот коллекционеры и делают экслибрисы
сначала себе, а там, глядишь, и ещё кому-то. Как правило, получается не
здорово. Но иногда из любителей вырастают замечательные мастера:
Иоханнес Юхансоо из Эстонии, например, был столяром, а его земляк Лем-
бит Лыхмус — по образованию архитектор.
Так вот. Представьте себе большой зал (или залы), много столов. Поло-
вина художников и коллекционеров сидит за этими столами, на которых
разложены экслибрисы и каталоги. Другая половина ходит между столами
и рассматривает работы. Ведь книжный знак можно купить, а можно и об-
менять.
Здесь же коллекционеры обычно заказывают художникам для себя эк-
слибрис. У некоторых собирателей не одна сотня выполненных лично для
них книжных знаков. Только вот что любопытно: почти каждый вечер бед-
ные художники печально чешут в затылке и подсчитывают, сколько работ
у них за день спёрли эти самые интеллигентные люди — коллекционЭры.
«Обуть» друг друга при обмене — тоже пара пустяков! Со мной, чай-
ником, это проделал первый же известный коллекционер, с которым я
познакомился на конгрессе. Коллега, между прочим! Проходя мимо, одно-
временно с «Morning. How are you?» он выхватил из моей папки два очень
красивых раскрашенных офорта и что-то впихнул мне взамен. К тому мо-
менту, как я робко пискнул в ответ «Morning. Okay, fine!», господин уже бе-
седовал с кем-то в противоположном конце зала.
За процессом обмена (если это можно так назвать) с любопытством
наблюдал наш питерский (а точнее, царскосельский) художник Володя
Верещагин. «Что это было?» — ошеломлённо спросил я его. «Как что?!
Боевое крещение! — засмеялся тот и, заметив мой недоумённый взгляд,
пояснил: — Это же известный коллекционер такой-то… Интересно, что
он тебе всучил?» Я посмотрел на то, что оказалось у меня в руках, и уви-
дел две маленькие гравюрки на пластике. Собственно, это и называется
«обуть». С тех пор я держал ухо востро и как лопух себя больше не вёл:
спасибо коллеге за урок!
Как же собирают экслибрисы, по какому принципу? Некоторые — всё
подряд исходя из соображений «красиво — некрасиво» или «нравится —
не нравится». У таких коллекционеров, как правило, самые большие
29
30. собрания, насчитывающие десятки тысяч книжных знаков. Более разбор-
чивые коллекционируют работы определённого художника (художников),
или экслибрисы определённой эпохи, или выполненные в определённой
технике или стиле. Но у большинства коллекции носят тематический ха-
рактер: например, гербовый экслибрис.
Любопытно, что многие темы для собирания книжного знака сущест-
вуют более столетия. Это такие вечные мифологические или библейские
сюжеты, как «Суд Париса», «Похищение Европы», «Корабль дураков», «Адам
и Ева», «Юдифь и голова Олоферна»... Кого-то привлекает литературная
тематика: положим, «Дон Кихот» или портреты писателей, поэтов. Иные
охотятся за изображениями ландшафта, строений, кораблей, русалок, че-
репов, кошек, сов, других птиц и так далее. Но самая популярная тематика
для собирателей экслибриса — без сомнения, эротика. Более того, есть
немало художников, которые выполняют работы почти исключительно на
указанную тему. Да и понятно: спрос рождает предложение!
Собирают коллекции и по профессиональному признаку. Наша вра-
чебная профессия в этом ряду, как вы понимаете, не последняя. Многие
коллекционируют экслибрисы для врачей, о чём, кстати, написана не
одна книга. Немало их стоит и на полке в моём кабинете. Самую первую
подарил мне московский график Юрий Ноздрин. Это работа итальянс-
кого художника и коллекционера Джузеппе Мирабеллы под названием
«Ex libris museum medicina» («Музей медицинского экслибриса»). Потом
мы с ним — уже очень немолодым человеком — познакомились и сейчас
переписываемся.
Затем у меня появилась книга одного из самых известных ныне здравс-
твующих коллекционеров, немецкого доктора-психиатра, психотерапевта
и невролога Гернота Блюма, называющаяся «Exlibris für Ärzte» («Экслибрис
для врачей»). С ним мы тоже знакомы. Одновременно с Гернотом Блюмом
книгу с таким же названием написал другой немецкий врач — Герхард
Крайенберг. Есть у меня и она. Вообще всё это не совсем книги: скорее
всё-таки альбомы, где текста — от силы несколько страниц.
Что же касается настоящих трудов о медицинском экслибрисе, то это
в первую очередь вышедшая ещё в 1908 году книга «Les Ex-Libris de
Medicins et de Pharmaciens» («Экслибрисы врачей и фармацевтов»), и стоит
30
31. она у меня на полке на самом почётном месте. Её автор — французский ху-
дожник, основатель Общества любителей экслибриса Франции Анри-Ан-
дре (настоящее имя Андре Шульц). А недавно голландские коллекционе-
ры подарили мне большую и довольно редкую книгу (650 нумерованных
экземпляров) М. К. Крокевита под названием «Het exlibris der nederlandse
medici» («Экслибрисы голландских врачей»). Там более 660 книжных зна-
ков голландских врачей, которые я с интересом рассматриваю. Правда,
прочитать 75 страниц текста по-голландски — увы…
По той же причине не читаю, а просто с удовольствием разглядываю
картинки в книге «Exlibris Medicinae» («Медицинский экслибрис»), которую
написал на датском доктор Эрик Сковенборг. Список можно продолжить.
Все эти замечательные книги и альбомы объединяет, само собой разуме-
ется, то, что они включают в себя книжные знаки, сделанные для людей,
имеющих непосредственное отношение к медицине: врачей, медсестёр,
фармацевтов, аптекарей…
Но сюжет экслибриса при этом может быть и не медицинским. В качес-
тве примера хочу привести собрание экслибрисов одного из самых извес-
тных и эрудированных российских коллекционеров — доктора медицин-
ских наук, профессора Вениамина Викторовича Худолея, увы, умершего
в 2007 году. Очень жалею, что наши с ним отношения врача и пациента по
причинам трагическим не успели перерасти из приятельских в дружеские.
Худолей будто бы проживал сразу несколько жизней. Он умудрялся од-
новременно быть известным онкологом и экологом, на счету которого це-
лый ряд абсолютно научных монографий, а в то же время — президентом
FISAE и председателем Санкт-Петербургского клуба любителей экслибри-
са и графики, организатором библиофильских и художественных выста-
вок и конгрессов, автором многих книг по искусству… Это как курить три
сигареты сразу!
Его коллекция — тридцать с лишним тысяч книжных знаков, многие
из которых уникальны. Среди них более двух сотен экслибрисов, сде-
ланных лично для него художниками разных стран мира. Большинство
этих знаков не имеет никакого отношения к медицине. В память о Ве-
ниамине с удовольствием приведу несколько работ наших российских
художников.
31
32. Вот экслибрис, созданный известным московским мастером ксилог-
рафии Михаилом Верхоланцевым. Это мифологический сюжет «Орфей и
Эвридика» [9]. А вот работа другого московского мастера, Юрия Ноздри-
на [10]. О чём? Затрудняюсь сформулировать: дома с печными трубами,
летающие дамочки с крыльями и русалочьими хвостами… Впрочем, сам
художник говорит, что знак — об экологии. Смрадному дыму труб проти-
вопоставляется живительное дыхание лесов, о которых напоминает лист
дерева. А олицетворяют сию несказанную благодать парящие в небесах
целомудренные женщины, спасающие гибнущее человечество. Вот эти са-
мые: с хвостами и крыльями. Короче, дурдом!
Следующий экслибрис — петербургского графика Юрия Боровиц-
кого [11]. Ну, здесь всё понятно: Пётр Первый, 300-летие Петербурга. Но
как сделано! Ещё один петербургский автор, Леонид Строганов [12]. Это
работа-фантазия, работа-мечта: мальчик, выдувающий волшебные мыль-
ные пузыри… И вновь питерский художник, Юрий Люкшин [13]. Очевидно,
именно так — в виде то ли недостроенного, то ли полуразрушенного дома
без крыши — автор представляет себе нашу многострадальную экологию,
предмет научных изысканий Вениамина Худолея.
У меня тоже есть два персональных экслибриса, не имеющих ну ни-
какого отношения к медицине. Происхождение этих книжных знаков за-
служивает отдельного рассказа. Дело в том, что художники — они ведь
зарабатывают себе на жизнь, выполняя работу на заказ. А заказывают им
работу как раз коллекционеры из разных стран мира, точнее, те из них,
кто может себе это позволить. Но вы ведь уже знаете, что собиратели в ос-
новном ребята непростые. Кое-кто норовит заплатить меньше, чем было
условлено, а некоторые и вовсе отказываются от готовой работы. В таких
случаях книжный знак будет ждать своего нового хозяина. Вот такие вещи
мне и достались в подарок от моих друзей-художников.
Одна из них — экслибрис художника Владимира Верещагина на тему
«Суд Париса» [14]. Помните этот древнегреческий миф? На свадьбу героя-
аргонавта Пелея с морской богиней Фетидой забыли пригласить богиню
раздора Эриду. Обиженная богиня незаметно подбросила на пиршествен-
ный стол золотое яблоко, на котором было написано «прекраснейшей».
Естественно, возник вопрос: кому же из присутствующих богинь оно пред-
32
33. назначено? Жене Зевса Гере, воительнице Афине или богине любви Афро-
дите? Рассудить богинь по велению Зевса должен был сын царя Приама
Парис. А дальше — почти как в наши дни. Гера за положительное решение
обещала Парису власть над всей Азией, Афина — военные победы и славу,
а Афродита посулила отдать ему в жены прекрасную Елену, дочь Зевса и
Леды. Последний аргумент оказался самым весомым, и спор был решён
в пользу Афродиты.
Но ехидный художник Верещагин, изобразив богинь в виде трёх гра-
ций, на самом деле предлагает «судье» несколько иной выбор… Ведь они,
эти грации, олицетворяют собой не что иное, как Красоту, Любовь и Удо-
вольствие. Примерьте-ка на себя это решение и попробуйте выбрать что-
то, но только одно!
Второй мой «немедицинский» экслибрис сделан уже знакомым нам
Юрием Ноздриным [15]. Трудно охарактеризовать тему этого книжно-
го знака. Одно можно сказать: что-то весьма эротическое — цветочки,
птички, обнажённые женщины... А ещё — колокола, колокола… Но даже
языки этих колоколов подозрительно напоминают совершенно опре-
делённую деталь мужского организма. Эх, у моего друга художника
Ноздрина всегда так. Это как в старом анекдоте про мужика, который
воровал детали с родного завода по изготовлению швейных машинок:
«…Ничего не понимаю: и так собираю, и этак, а всё равно получается ав-
томат Калашникова...».
Даже если сам мастер считает, что выполнил работу на врачебную
тему, совершенно не факт, что ваше, коллеги, высокое мнение совпадёт
с его, художника, не менее высокими представлениями о медицине. Хо-
тите убедиться? Пожалуйста: вновь Юрий Ноздрин для Юрия Шубика [16].
Вот таким художник видит очень непростое внутреннее устройство чело-
века. Если приглядеться, то можно обнаружить внизу небольшую лесенку.
Она для доктора, чтобы тот мог по ней подняться и поковыряться немного
внутри: ну, может, поправить чего!
Но в целом моя коллекция другая: я собираю, за редкими исключения-
ми, знаки, имеющие непосредственное отношение к медицине — то есть
те, которые содержат какую-либо профессиональную символику. Редкие
исключения как раз в том и заключаются, что экслибрис с медицинскими
33
34. символами, как вы вскоре увидите, может принадлежать вовсе не врачу
или фармацевту.
Раньше я и не знал, что их — этих символов — так много! Жаль, у меня
не сохранилось никаких приятных воспоминаний об институтском курсе
истории медицины. Сохранились неприятные. Требования преподавате-
ля сводились к необходимости запомнить даты рождения и смерти наших
многочисленных великих предшественников.
Наши с ним отношения как-то сразу не сложились. Дело в том, что я,
дурак, сам вызвался сделать сообщение о великом иммунологе, нобелев-
ском лауреате Илье Ильиче Мечникове: как член студенческого научного
общества кафедры микробиологии и иммунологии я знал о нём довольно
много. Опять же домашняя подготовка: всё-таки папа с мамой — иммуно-
логи. Наивный преподаватель думал, что я про фагоцитоз буду рассказы-
вать, про Нобелевскую премию. А мне ж выпендриться хотелось перед
товарищами по группе!
Ну, я и стал рассказывать о том, что самому было интересно. О том,
сколько раз и какими экзотическими способами Илья Ильич пытался по-
кончить жизнь самоубийством. О том, что великий учёный какое-то вре-
мя был морфинистом. А также о том, что один его старший брат, тульский
прокурор Иван Ильич, послужил прототипом Л. Н. Толстому для рассказа
«Смерть Ивана Ильича», а другой старший брат, революционер-анархист
Лев Ильич, был личным адъютантом Джузеппе Гарибальди…
Надо отдать должное преподавателю: он терпел долго, минут пятнад-
цать. А потом, естественно, «вынес» за дверь (историю жизни Мечникова
по просьбе товарищей я рассказал до конца уже после занятия). В общем,
зачёт по истории медицины я сдал только с третьей попытки. Зато хоро-
шо запомнил преподавателя, особенно такую деталь: во время зачёта он,
сосредоточенно глядя прямо на меня, меланхолически ковырял в носу.
Немудрено, что даже многие годы спустя одно упоминание об Авиценне,
Гиппократе, Парацельсе и других вызывало у меня, простите, лёгкое ощу-
щение тошноты. А зря. Как впоследствии выяснилось, если отделить исто-
рию медицины от ковыряния в носу, то это захватывающая вещь!
В своей коллекции медицинского экслибриса, где без малого 2000 ра-
бот, я стараюсь сформировать разделы в соответствии с определёнными
34
35. символами, а также врачебными (медицинскими) специальностями. Ко-
нечно, такое деление весьма условно. Во-первых, многие художники
включают в книжный знак далеко не один медицинский символ — иногда,
очевидно для надёжности, штук десять. А потому во время своего расска-
за я буду «выхватывать» из многих изображённых на книжном знаке атри-
бутов именно тот, о котором идёт речь. Во-вторых, понятно, что если это
экслибрис кардиолога, то на нём, весьма вероятно, изображено сердце.
А на книжном знаке невролога — неврологический молоток. Некоторые
символы являются не обязательно (не только) медицинскими: например,
череп.
Зато на книжном знаке может присутствовать прямое указание на то,
что он принадлежит доктору. Сразу определимся: вы ведь знаете, что про-
стая аббревиатура «Dr» или слово «Doctor» не есть свидетельство причас-
тности к врачебной профессии. А вот если на книжном знаке написано
Dr med., не говоря уж о привычном M. D., то он сделан как раз для врача.
Встречается ещё MUDr, что означает «Medicinae Universae Doctor». Это та-
кой академический титул у наших чешских коллег.
А теперь попробую сформулировать совершенно честно ещё одну
причину появления этой очередной моей книжки. Она простая: хочу пох-
вастаться перед вами, коллеги, своей коллекцией и поделиться тем удо-
вольствием, которое получаю сам. Именно поэтому, кстати, некоторые
«картинки» я вам покажу исключительно потому, что они красивы. Расска-
зывать же о них особенно нечего, и в тексте такие работы просто перечис-
ляются.
Так вот! Корни многих (если не сказать очень многих) медицинских сим-
волов нетрудно найти в греческой мифологии. Да мы ведь уже о ней вспо-
минали! Взять хотя бы самый известный медицинский символ: змею. Она,
как следует из одного греческого мифа, навела бога медицины и врачева-
ния Асклепия (у римлян — Эскулапа) на мысль о возможности воскрешать
мёртвых. О змее нам придётся поговорить подробно, но прежде — об Ас-
клепии и его семействе.
Отцом Асклепия был бог Аполлон (сын Зевса), матерью — нимфа Ко-
ронида. Рождение будущего бога медицины оказалось очень непростым,
а судьба его матери — весьма печальной. Коронида, уже будучи беремен-
35
36. ной, согрешила с прекрасным смертным юношей Исхием. Аполлон, узнав-
ший об измене от ворона, убил обоих (по другой версии, он попросил сде-
лать это свою сестру Артемиду). Когда тело Корониды сжигали на костре,
Аполлон вынул из её чрева младенца Асклепия. Между прочим, именно
от копоти того погребального костра ворон, у которого изначально были
белые перья, и стал навеки чёрным.
Аполлон отдал своего сына на воспитание кентавру Хирону, который
обучил Асклепия искусству врачевания. Вскоре ученик превзошёл учи-
теля, а заодно и всех смертных. Он научился даже воскрешать мёртвых,
нарушив тем самым мировой порядок. Бог смерти Танатос пожаловался
на Асклепия Зевсу, и тот поразил его молнией. Но Хирон отдал любимо-
му ученику половину своего бессмертия и таким образом исцелил его от
смерти (вторая половина бессмертия была подарена Прометею). Соглас-
но же другой версии, это богини судеб мойры решили вернуть Асклепия
к жизни и принять его в сонм богов. Существует, правда, гораздо более
прозаический вариант древнего мифа, в соответствии с которым Зевс по-
карал Асклепия за то, что тот оживлял мёртвых за деньги.
Но не будем забывать и о других мифологических персонажах. Ведь
у Асклепия было семеро детей, шесть из которых — искусные врачева-
тели. Самые известные — богиня здоровья Гигиея (отсюда — гигиена) и
покровительница лекарственного лечения Панацея, она же Панакея.
Вот теперь и поговорим о том, как же змея стала медицинским симво-
лом. А дело было так! У критского царя Миноса умер сын Главк: упал, бе-
долага, в бочку с мёдом, гоняясь за мышью. Минос позвал знаменитого
врачевателя Асклепия и попросил его воскресить сына. На своём посо-
хе Асклепий неожиданно увидел змею и, испугавшись, убил её. Но сразу
после этого появилась другая змея, с целебной травой во рту, и оживила
убитую. Асклепий нашёл такую траву и воскресил с её помощью умершего
мальчика. Недаром происхождение самого имени бога врачебного искус-
ства связывали с названием рода змей — «аскалабос». Позже их стали на-
зывать асклепиевыми ужами.
Появление змеи как символа медицины объясняется ещё и страхом
человека перед ней. Благодаря ядовитости её укусов, с одной стороны,
и целебному действию яда — с другой, она одновременно олицетворяла
36
37. смерть и бессмертие, добро и зло. Древних поражала удивительная спо-
собность змей гипнотизировать мелких животных и птиц, поэтому люди
всегда хотели умилостивить грозную «богиню смерти» или её видом от-
пугнуть болезнь. Считалось также, что печень и жир змеи очищают кровь,
суп из неё прибавляет силы и мужества, а порошок — способствует поху-
данию.
В давние времена лекарства могли включать в себя до 70 и более ком-
понентов, в том числе — и змеиный яд. К примеру, уникальное средство,
приготовленное царем Митридатом VI Понтийским, получившее название
«митридатикум» и сослужившее ему впоследствии недобрую службу, со-
стояло из 64 различных ингредиентов, среди которых можно упомянуть
кровь утки, специи, вино, мёд. Оно было эффективным и при змеиных уку-
сах. Митридат принимал своё противоядие каждый день и, надо полагать,
постепенно приобрёл изрядную устойчивость к самым разным ядам. Во
всяком случае, когда на склоне лет он решил отравиться, у него ничего не
вышло.
Впоследствии митридатикум оказался в руках императора Нерона,
который передал его своему придворному врачу Андромаху. Врач усо-
вершенствовал лекарство для того, чтобы сделать его более сильным. Он
изъял часть прежних компонентов и добавил новые (опий, лук и другие),
после чего их число достигло 74. Исходя из принципа «подобное лечится
подобным», он заменил в противоядии мясо ящерицы мясом гадюки. Но-
вое лекарство получило название «териак».
Давайте же посмотрим, как художники используют змею в своих книж-
ных знаках. Правда, прежде хотелось бы повторить: если мы говорим
о каком-то медицинском символе, это совсем не значит, что он единствен-
ный на том экслибрисе, который мы с вами исследуем. Более того, их, этих
символов, очень часто бывает несколько, а иногда — просто много!
Что ж, начнем с «классической» змеи, которую изобразил на экслибри-
се врача из Дании Эрика Сковенборга известный чешский график Бохумил
Кратки [17]. Впрочем, тема книжного знака, как видите, не столько меди-
цинская, сколько эротическая. Надо сказать, Эрик Сковенборг — личность
весьма примечательная. Нас ждёт не одна встреча с его экслибрисами.
Получив медицинское образование, Эрик стал семейным врачом, а его
37
38. «узкий» медицинский интерес — влияние на организм человека умерен-
ных доз алкоголя, в частности вина. Интересно, знаком ли датский коллега
с трудами нашего великого физиолога И. М. Сеченова? Ведь его доктор-
ская диссертация называлась «Материалы к физиологии алкогольного
опьянения», эксперименты же при этом будущий академик ставил, как из-
вестно, на себе! А ещё Эрик Сковенборг увлекается шахматами. В полном
соответствии со своей работой и хобби он коллекционирует книжные зна-
ки с медицинской, «винной» и шахматной тематикой.
В противоположность такому «правильному» изображению пресмыка-
ющегося — стилизованная змейка на книжном знаке 1983 года художника
Властимила Качирека из Чехии для доктора Илоны Судовой [18]. Навер-
но, если бы не знакомая нам аббревиатура «MUDr» перед именем владе-
лицы экслибриса, мы бы и не подумали, что эта необычная работа имеет
отношение к медицине. Рядом с погружённой в себя девушкой, очевидно
беременной, мы видим одуванчик — символ добра и солнца. Скорее все-
го, цветок использован художником именно в этом качестве. Но точно мы
ведь не знаем. Стало быть, как люди с медицинским образованием, а пото-
му настроенные прагматически, не будем сбрасывать со счетов тот факт,
что одуванчик — эффективное средство от, извините, геморроя.
Следующие две работы со змеёй как медицинским символом прина-
длежат тому самому психиатру, психотерапевту и неврологу из Германии
Герноту Блюму, который написал книгу «Экслибрис для врачей». Это один
из самых известных и авторитетных любителей книжных знаков, а моно-
графий об экслибрисе у него, думаю, уже не меньше десятка. Помимо зна-
ков для врачей, его интересуют темы «смерть», «археология» и «книжные
знаки 1850–1940 годов».
В коллекции Гернота Блюма около 500 экслибрисов, выполненных лич-
но для него и для членов его семьи, а самый первый из них появился ещё
в 1954 году. Немало его экслибрисов и в этой книге. Для начала упомя-
нем работу 1985 года чешского автора Зденека Бугана [19]. Согласитесь,
довольно мрачная картинка. Впечатление такое, что здесь представлен
внутренний мир одного из пациентов уважаемого доктора.
А вот книжный знак 1986 года руки художника Марии-Жанны Петерс-
Рига из Бельгии [20]: четыре человеческих силуэта и круг — очевидно,
38
39. циферблат. Две змеи оплели стрелку часов. Как видим, на этих двух экс-
либрисах Гернота Блюма изображение змей далеко от реалистического.
Возможно, чаще, чем просто змею, на медицинских экслибрисах мож-
но обнаружить посох со змеёй, или посох Асклепия, — один из самых
распространённых медицинских символов. Но и сам по себе посох —
тоже символ: он говорит о связи врачевателя с землёй, о том, что судьба
врача — долгие странствия.
Такой классический посох встречается на многих книжных знаках вра-
чей. Например, в левой верхней части экслибриса, созданного в 1905 году
испанским художником Энрике Мойя для доктора Пабло Г. Муньоса [21].
Справа вверху — хирургические инструменты, в центре — сидящая пе-
ред свитком античная фигура. Над посохом и инструментами — латинская
надпись «Medice cura te ipsum» («Врач, исцели себя сам») — слова Иисуса
из Евангелия от Луки.
Другой привычный посох Асклепия представлен на экслибрисе Анри-
Андре, сделанном в 1919 году для доктора Фернана Барбари [22]. На нём
девиз — «Rends-toi utile» («Будь полезным!») Посох со змеёй размещён на
фоне вензеля из начальных букв имени и фамилии доктора, рядом с про-
бирками в штативах и старинным микроскопом. Там же — раскрытая кни-
га с названиями трудов, которые в переводе с латыни означают «Телесные
недуги», «Малярия», «Борьба с туберкулезом», «Общественная гигиена»...
Часто посох изображали с ветками, покрытыми листьями. Они олицет-
воряли выздоровление, начало новой жизни. Как раз такой показан на
типичном женском (роза на столе, птичка в окне) книжном знаке Пауля
Фойгта для Шарлотты Мамрот [23]: это медальон вверху слева. Экслибрис,
видно сразу, немецкий, так как на медальоне справа — король Пруссии
Фридрих II-й Великий, монарх вполне симпатичный (в сравнении с прочи-
ми, конечно) — не только завоеватель, но и философ, музыкант. Его кон-
церты для флейты, между прочим, исполняются и по сию пору.
В более поздние времена посох (а потом и трость) рекомендовали
иметь врачу для того, чтобы придать ему солидности, поскольку больные
больше доверяли опытным и пожилым людям. Стилизованный посох Ас-
клепия — на экслибрисе 1987 года художника Йориса Моммена из Бельгии
[24]. Помимо привычной уже надписи «Dr Med. G. Blum exlibris» немного
39
