Жемчужина - русское издание. Редактор-издатель Тамара Малеевская, Австралия.

1. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 1
Дорогих читателей,
подписчиков
и друзей журнала «Жемчужина»
поздравляем
с Рождеством Христовым и Новым годом!
Пусть снежинки, звёздочки-сестрицы,
Все ложатся белым покрывалом...
Новый Год на быстрой тройке мчится.
Он несёт хорошего немало.
Дед Мороз, как в старой доброй сказке,
Из мешка с заветными мечтами
Вам достанет самый яркий праздник
И осыпет
лучшими
дарами!
Желаем бодрости и сил,
Чтоб каждый день обычной жизни лишь только радость приносил!
Пусть старый год уносит прочь печали, горести, ненастье,
А год грядущий дарит Вам здоровье, радость, мир и счастье...

2. 2 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
Светлой памяти И.М. Смолянинова.
У счастливого умирает недруг,
у несчастного – друг.
В воскресенье 14 января 2007 года в Мельбурне
ушёл из жизни Игорь Михайлович Смолянинов – добрый,
верный друг и постоянный автор литературного журнала
«Жемчужина».
О том, какая это большая, невозместимая утрата для
Русского Зарубежья, для русского общества в Австралии в
частности, не приходится и говорить. В самом деле, Игорь
Михайлович - Член Союза Писателей России - был
исключительно одарённым поэтом, писателем, публици-
стом, видным общественным деятелем. Будучи глубоко
верующим православным христианином, а также замеча-
тельным русским патриотом, Игорь Михайлович посвятил
свой творческий дар делу нравственного возрождения
горячо любимой родины. Книги Смолянинов издавал в
большинстве случаев на собственные скромные средства,
почти всегда жертвуя весь сбор на больных детей и сирот в
России.
Что можно к этому прибавить? То, что Смолянинов работал на русском радио в
Мельбурне, или постоянно принимал самое живое участие во множестве благотвори-
тельных мероприятий? Но список получился бы слишком длинный, потому что до
последнего дня своей жизни этот незаурядный человек отдавал всего себя на служение
ближним. А жизнь его была не из лёгких...
Игорь Михайлович Смолянинов родился в Киеве в 1920 году. Много тяжких испы-
таний выпало на долю Смолянинова: голодные годы детства в Киеве, арест горячо
любимых родителей и затем их смерть в сталинских лагерях ГУЛАГа, и сейчас же
преследование властями осиротевшего отщепенца общества, сына «врагов народа», и
вытекающие из этого последствия: обездоленность и жестокое одиночество. Затем, как
Смолянинов сам не раз выражался - «мясорубка» 2-ой мировой войны, а для таких как он,
«штрафной батальон». Но вот, как будто всего этого было мало, последовал страшный
немецкий плен, ранения полученные от озверевших немцев, непосильный труд в их нече-
ловеческих условиях. Однако самое страшное было ещё впереди. В конце войны пленни-
кам нельзя было возвращаться домой: на РОДИНЕ, за которую солдаты проливали свою
кровь, за которую отдавали до последнего дыхания самое драгоценное, свою жизнь, - на
этой РОДИНЕ их ждала смерть. Расстрел. И потому перед пленниками встал выбор:
жизнь на свободе или смерть. Так Смолянинов и многие, подобные ему, обрекли себя на
горечь скитаний...
Из прожитых 86 лет, Игорь Михайлович отдал литературной деятельности целых
66 лет. Можно ли удивляться, что всё пережитое стало основой смоляниновской прозы,
его стихов. Но вот, что действительно удивительно: после всего, что ему в жизни при-
шлось перенести, Игорь Михайлович не ожесточился. Напротив, непримиримый враг
коммунизма, «громя» в своём творчестве «тупое насилие» советской системы, Смоляни-
нов с необыкновенной любовью, добротой и болью за русский народ всегда писал о
РОССИИ, - для него, это всегда была именно РОССИЯ, его святая, измученная
РУССКАЯ ЗЕМЛЯ. Достаточно ознакомиться с книгами Смолянинова, чтобы в этом
убедиться. Их пять: сборники стихов - «Города и годы», «Дороги», «Родные берега»,
«Избранное», а также сборник рассказов, воспоминаний и стихов - «Отчизна». И это - не
считая великое множество статей, очерков, а также ещё нигде неопубликованных стихов
и рассказов.
Справедливости ради, необходимо заметить: Игорь Михайлович Смолянинов был
прежде и превыше всего – ПОЭТ. И потому, несмотря на всю горечь утраты таких людей,
как он, хочется с благодарностью сказать: спасибо, что они были...
Царство Небесное, дорогой Игорь Михайлович. И вечная, светлая память.
Т.Н. Малеевская.
Брисбен, янв. 2007 г

3. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 3
Пролог.
На планете нашей погнутой и ржавой, Русь веками шла по бездорожью,
Где всё зиждется на лжи и на крови, Допивая чашу мук до дна,
Все считались с Русскою Державой – И теперь, по попущенью Божью,
В ненависти, в страхе и любви. Рвёт её на части сатана...
Было так издревле, изначала, Только минет злое лихолетье,
Когда не было ещё Москвы, Грех Руси искупится сполна. -
Русь Европу телом защищала В этом новом, боевом столетье
От нашествий дикой татарвы... Вновь подымется ВЕЛИКАЯ СТРАНА.
1. Ох ты, Русь моя, любимая Россия! Да ещё заглядывают в душу
Ты в любую пору хороша, - Её бархатные чёрные глаза...
Лик скуластый, очи чуть косые, - Ох ты, Русь моя, любимая, родная, -
Неразгаданная скифская душа... До чего ж ты сердцу дорога!
То ли ты в фате хмельного мая, Ох, любовь моя, горячая, хмельная, -
То ли в пёстрой ризе октября, - Степь широкая, да белые снега...
Необъятная от края и до края, - Проскакали кони, откопытили,
Льды полярные и южные края. Всё прошло, как сказочный денёк,
Мчится Русь за счастием в погоне, Лишь в далёкой старческой обители
Убегает от назойливой тоски, - Теплится лампады огонёк...
Сани, снег, да вороные кони, Всё теперь как будто бы в тумане,
А вдали мелькают огоньки... Только в сердце трепетная грусть.
Песню ямщика я не нарушу – Пусть же в памяти моей, как на экране,
Прошибает от неё слеза, Воскресает замордованная Русь..!
Отрывок из поэмы «Плач по Руси».
Сборник ОТЧИЗНА, Брисбен 2002 г.)
Н ад разодранной на части Русью,
Где тайга пылает как костёр,
Над нуждою, над извечной грустью
Ангел смерти крылья распростёр... «Кто на Землю Русскую придёт
с мечом, тот от меча и погибнет»
Множатся всё новые могилы, Александр Невский.
Кладбища растут как города.
Богатырские уходят силы,
Одолела тяжкая беда.
Избы деревенские заглохли,
Не горланит на заре петух, Вот опять по песчаной пыли
Чахлые подсолнухи засохли, Я, как в детстве, бреду босоногий.
Выветрился сытный хлебный дух. Тополя протянулись вдали
Спит в бреду голодная Россия. У знакомой до боли дороги;
Страшен и тревожен этот сон. И опять на их старых стволах
Знает: лапы жадные, чужие, Тень играет зари золотая,
Тянутся к душе со всех сторон. Над полями в закатных лучах
Хоть страна во власти чуждой воли, Вдаль плывёт журавлиная стая...
Но струится фимиам кадил:
Где-то зреет КУЛИКОВО ПОЛЕ, Старый дом наш с кирпичной трубой,
Святый Сергий души пробудил. Я тебя не покину до гроба;
Эти души плавятся в молитве Мы давненько расстались с тобой,
И святым огнём горят сердца, - А теперь уж состарились оба.
Знают, что в последней смертной битве
Выстоят до правого конца... Я так спешно тебя покидал,
Знают, что стоят на переломе, На пороге любимых целуя.
Что страдать за ВЕРУ довелось; Много стран я и горя видал,
Ведь не даром в яслях, на соломе, И теперь никуда не уйду я.
Солнце вечной жизни родилось...
Всё прошло, утекло в водоём
Русь встаёт на новую дорогу,
В этом мире бездушном и пошлом.
С нею – её верные сыны.
Милый дом, мы остались вдвоём,
Слава, слава, СЛАВА В ВЫШНИХ БОГУ!
Да чудесная память о прошлом...
Бог и Русь – сильнее сатаны!
Из сборника ИЗБРАННОЕ. Мельбурн, 2004 г.
(Сборник ОТЧИЗНА, Брисбен 2002 г.)

4. 4 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
Светлой памяти И.М. Смолянинова.
Куда уходят тени стариков –
Таких, которые всю жизнь о правде пели?
Куда ушла их музыка стихов -
Как могут замолкать свирели?
Старик, мой друг, Вы были так нужны –
И словом добрым, дружеским советом!
Но в жизни, смерти – люди не вольны,
И Вы ушли от песен недопетых...
Мой добрый, жёсткий критик, Вы один
Умели поддержать суровым словом,
И были, как великий исполин,
Чужую правоту признать готовы.
Куда уходят тени стариков –
В какие горестные дали?
Как молодым прожить среди оков,
Что в мире ложь и клевета создали?
О многом нужно было Вас ещё спросить,
На многие вопросы получить ответы.
Но Вы ушли. Прервалась жизни нить.
И лишь в стихах у Вас остались жить заветы...
И вот теперь, читая драгоценные листки,
Хочу спасибо Вам сказать за то, что «были».
Пусть в лучшем мире будут лёгки Ваши сны,
И в «Вечной Памяти» Вас люди не забыли...
Т. МАЛЕЕВСКАЯ (ПОПКОВА).
17/1/07, Брисбен.
О русском языке
Ещё М.В. Ломоносов о нашем языке сказал: - «Язык, которым Российская Держава великой
части света повелевает, по её могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем ни
одному европейскому языку не уступает».
А.П. Сумароков нам завещает: - «Прекрасный наш язык способен ко всему... Вовек
отеческим языком не гнушайся, и не вводи в него чужого ничего, но собственной своей красою
утешайся».
Г.Р. Державин пишет: - «Славяно-российский язык, по свидетельству самих иностранных
эстетиков, не уступает в мужестве латинскому, в плавности – греческому, превосходя все
европейские».
Н.М. Карамзин указывает: - «Богатство языка есть богатство мысли...», «Да будет же честь
и слава нашему языку, который, в самородном богатстве своём, почти без всякого чужого
примеса, течёт, как гордая, величественная река – шумит, гремит, и вдруг, если надобно,
смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно впивается в душу, образуя все меры, какие
заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса».
Пусть же мир познает наш язык и через него впервые коснётся нашей родины. Ибо тогда, и
только тогда он услышит не о ней, а ЕЁ. Скажем же всем народам, у очага которых мы сидим,
как временные странники:
Хотите видеть и испытать Россию – тогда идите к её пророкам и гениям, и научитесь
внимать им на их языке! Ведите же своих детей к величайшему гению России, к Пушкину!
Здесь они найдут солнечное средоточие нашей истории, здесь они найдут свою родину!
С.Н. Боголюбов.
«И российское бо слово от природы богатое, сильное, здоровое, прекрасное...» Ломоносов.

5. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 5
29-го января 2007 года исполняется 170 лет со дня смерти великого русского поэта и
писателя Александра Сергеевича Пушкина, создавшего новую реалистическую школу в
русской литературе, а также настоящий русский язык.
Не только народы России, но и все культурные народы земного шара знают и ценят труды
великого Пушкина.
Торжественно, серьёзно и очень продуманно отметил Харбин в далёком 1937 году столетие
со дня смерти А.С. Пушкина. В городе проводились доклады, собрания и концерты. В Харбине
был органзован Центральный Пушкинский Комитет, в который вошла элита писателей города.
Трудами этих людей был составлен, редактирован и выпущен юбилейный сборник сочинений
А.С. Пушкина, а позднее вышла в свет и другая замечательная книга – «Русская история в
русской поэзии», настоящий перл русской литературы.
Русские школы также торжественно отметили эту дату собраниями, докладами,
постановками и дети получили тогда юбилейные собрания сочинений А.С. Пушкина; важность
этого события оставила в их памяти неизгладимое впечатление на всю жизнь.
Вспомним же и мы – здесь, в Австралии – нашего любимого поэта...
Т.А. Мирос (Захарова),
Кандидат Коммерческих Наук.
Gold Coast, QLD, Australia.
«При имени Пушкина, - писал Гоголь, - тотчас осеня-
ет мысль о русском национальном поэте... Самая его
жизнь совершенно русская».
Ссылаясь на слово Гоголя о том, что Пушкин есть
единственное и чрезвычайное явление русского духа,
Достоевский прибавлял: «Да, в появлении его заключа-
ется для всех нас, русских, нечто бесспорно пророческое.
Пушкин как раз приходит в самом начале правильного
самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародив-
шегося в обществе нашем после целого столетия с пет-
ровской реформы...»
«Правильное», то есть национальное, самосознание наше действительно впервые пришло
после того, как Россия заявила себя 1812 годом и заявила себя Пушкиным. Пушкин,
собственно, и стал идеальным его выражением. Но ни о какой ограниченности национализма
нет и речи. Один старый критик, как раз в связи с Пушкиным, вспомнил о древней индийской
мудрости, которая гласит: эгоист всему внешнему относительно его личности, всему, что не
есть он, говорит – это не я; тот же, кто сострадает и сочувствует, всюду слышит тысячекрат-
ный призыв – это ты. Подлинную суть национального начала в Пушкине Достоевский увидел
именно в том, что он назвал всемирной отзывчивостью Пушкина: «Пушкин лишь один из всех
мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность».
Всечеловечность Пушкина явила, впрочем, не протеизм в обычном смысле этого слова, не
простую способность к перевоплощению. Так что же?
Пушкин в письме Петру Вяземскому однажды заметил: «Кстати ещё, – знаешь, почему не
люблю я Мура? Потому что он чересчур уже восточен. Он подражает ребячески и уродливо –
ребячеству и уродливости Саади, Гафиза и Магомета». Ведь и у Достоевского речь идёт не об

6. 6 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
умении просто ощутить и передать своеобразие чужой нации, а о способности Пушкина
извлечь и с громадной силой воплотить «гений чужого народа, дух его, всю затаённую глубину
этого духа и всю тоску его призвания».
Гоголь сказал о Пушкине, что это - русский человек в его развитии, в каком он, может
быть, явится через двести лет. Именно потому значение Пушкина, исторически обусловленное
и в исторические рамки заключённое, по мере движения самой истории всё более открывается
в своей безусловности, и с каждой новой эпохой это явление – Пушкин – всё более и более
развёртывает свой внутренний потенциал. Всечеловечность Пушкина, его абсолютность, его
«нормальность» как воплощение высшей человеческой нормы проявились и в том, как Пушкин
развивался. Русская история явила здесь удивительную модель – «нормальный» человек в
«нормальном» развитии. Самые кризисы Пушкина – это, по сути, естественные и неизбежные
«возрастные кризисы». Те или иные, даже драматические события внешней жизни не столько
их определяют, сколько сопровождают их, аккомпанируют им, дают им пищу. Мы не найдём
здесь ничего подобного духовному краху Герцена после 1848 года, идейной драме позднего
Гоголя, перелом в мировоззрении Толстого на рубеже 70-80-х годов. Один из знаменитых афо-
ризмов столь любимого Пушкиным Монтеня гласит: «Умение проявить себя в своём при-
родном существе есть признак совершенства». Пушкин как бы совершил весь человеческий
цикл в его законченном виде: детство, юность, молодость, зрелость...
«Пушкин, - писал Белинский, - от всех предшествовавших ему поэтов отличается именно
тем, что по его произведениям можно следить за постепенным развитием его не только как
поэта, но вместе с тем как человека и характера... И потому его сочинения никак нельзя
издавать по родам... Это... говорит и об органической жизненности его поэзии».
Действительно, что может быть прекраснее пушкинского литературного детства. Обычно
поэты стыдливо отрекаются от большинства своих ранних стихов, в лучшем случае выделяя те
или иные редкие удачи. Полный образ Пушкина невозможно представить без его детских
лицейских стихотворений.
Жуковский и Батюшков, Фонвизин и Державин, Радищев и Карамзин – каждый из них,
наверное, мог бы увидеть в Пушкине своего преемника. Его «благословил» Державин, и назвал
«учеником» Жуковский. Но Пушкин не стал ни вторым Державиным, ни новым Жуковским.
Литературное детство Пушкина было лишь подведением итогов всего предшествующего
«взрослого» литературного развития, многообразной, но всё-таки ещё школой. Через первый
свой кризис, через переживание перехода от отрочества к юности - с настроениями печали и
разочарования («Певец») - Пушкин вступал на самостоятельный путь. Окончание школы-лицея
совпало с окончанием литературной школы.
Прекрасные, благородные порывы юности как нельзя лучше совпали с первыми порывами
к свободе в молодом русском обществе.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Непосредственное восприятие противоречий русской социальной и политической жизни,
всё сильнее обнажавшихся в конце десятых годов, находило выражение в многочисленных
вольнолюбивых стихах Пушкина, в его эпиграммах и посланиях, проникнутых юным него-
дованием и нетерпением. «Нетерпеливою душой отчизны внемлем призыванье», - восклицал
сам поэт. «Вольность» не только заглавие первого большого послелицейского стихотворения
Пушкина. Это как бы оглавление и всех послелицейских его стихов.
В 1821 году, в связи с преследованиями цензуры, Пушкин посетовал: «Жаль мне, что слово
вольнолюбивый ей не нравится: оно так хорошо выражает нынешнее liberal, оно прямо
русское». Пушкин не обольстился громким иноземным словом «либеральность». И каким это
оказалось приговором слову и прогнозом его судьбы, двусмысленности его существования в
русской жизни! Пушкинская лирика не «либеральная», не говорящая о свободе, она именно
вольнолюбивая: всем строем своим несёт она дух вольности и никогда – своеволия.
Но проходила юность, наступала молодость. Уже эпилог 1820 года, которым заканчивалась
поэма «Руслан и Людмила», говорил о приходе новой «поры»:
Она прошла, пора стихов,
Пора любви, весёлых снов,
Пора сердечных вдохновений!

7. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 7
Психологической формой перехода стало разочарование, литературной – романтизм. Но
пушкинский романтизм не был только литературной формой. Он прямо соответствовал есте-
ственной романтической поре становления молодого человека, Пушкина, и потому же оказался
лишь этапом в самом его литературном развитии, сопроводил его молодость и ушёл вместе с
нею. Он не составлял его сути. «Я не гожусь в герои романтического стихотворения», - сказал
Пушкин уже после «Кавказского пленника». Замечено, что, казалось бы, даже предельно
романтической формуле из первого же предельно романтического стихотворения «Погасло
дневное светило; на море синее вечерный пал туман» можно легко вернуть её исконно русский
вид: «Уж как пал туман на сине море». Вот почему романтизм молодого Пушкина не роман-
тизм молодого Шиллера, не романтизм зрелого Байрона, не романтизм старого Гюго. Недаром
позднее Пушкин заметит о Байроне: «Постепенности в нём не было».
Внешние обстоятельства как нельзя лучше питали романтизм молодого поэта: судьба поли-
тического ссыльного, скитальца; проникнутое духом, так сказать, политического романтизма
движение декабристов-южан; бурные революционные события европейской жизни начала
двадцатых годов; наконец, самая экзотика юга.
«Тот же разгул и раздолье, - писал Гоголь, - к которому иногда, позабывшись, стремится
русский и которое всегда нравится свежей русской молодёжи, отразились на его первобытных
годах вступления в свет. Судьба, как нарочно, забросила его туда, где границы России отлича-
ются резкою, величавою характерностью, где гладкая неизмеримость России перерывается
подоблачными горами и обвевается югом. Исполинский, покрытый вечным снегом Кавказ
среди знойных долин - поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал
последние цепи, которые ещё тяготели на свободных мыслях. Его пленила вольная поэтическая
жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые набеги; и с этих пор кисть его
приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только
что начинавшую читать Россию».
Молодость неизбежно выводила Пушкина к романтизму, но тот факт, что это была
пушкинская молодость, определил важнейшие художественные открытия в мировой роман-
тической литературе – и новый взгляд на «высокого» романтического героя, и иной поворот
темы «человек и природа», традиционно решавшейся романтиками в руссоистском духе, и
открытие для русской да и для мировой (Мериме) литературы того «цыганства», которое потом
десятки раз многосторонне предстанет у Аполлона Григорьева и Александра Островского, у
Льва Толстого и Александра Блока.
В 1824 году власти отправили Пушкина, так сказать, из ссылки в ссылку: из Одессы – в
Михайловское. Жестокость нового преследования и приговора поразила («Спаси меня хоть
крепостью, хоть Соловецким монастырём» - умоляет Пушкин Жуковского). Многие совре-
менники пишут о бесчеловечности заточения поэта в деревне. «Постигают ли те, - писал
Вяземский, - которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси. Должно
точно быть богатырём духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина».
Но страшиться за Пушкина не пришлось, ибо он-то и был «богатырём духовным». Пройдя в
1823 году через кризис перехода от молодости к зрелости, переболев «демонизмом» (стихо-
творение «Демон» и пушкинские к нему комментарии хорошо пояснили нам этот процесс),
Пушкин становился «взрослым». Как оказалось, «духовное богатырство» Пушкина, «деревня»
и «Русь» не противостояли друг другу. «Духовный богатырь» Пушкин выходил на почву
«деревни» и «Руси».
«Настоящим центром его духовной жизни, - писал один из первых и лучших биографов
поэта, Павел Анненков, - было Михайловское и одно Михайловское: там он вспоминал о
привязанностях, оставленных в Одессе; там он открывал Шекспира и там предавался грусти,
радости восторгам творчества, о которых соседи Тригорского не имели и представления. Он
делился с ними одной самой ничтожной долей своей мысли – именно планами вырваться на
свободу, покончить со своим заточением, оставляя в глубочайшей тайне всю полноту жизни,
переживаемой им в уединении Михайловского. Тут был для него неиссякаемый источник мыс-
лей, вдохновения, страстных занятий...»
Сосредоточенность и строгое уединение «вдали охлаждающего света», по слову самого
Пушкина, стали условиями, в которых завершалось становление национального гения. Никогда
более, за исключением осени 1830 года, болдинской осени, пушкинское творчество не будет
столь богато и разнообразно. Пушкин вступает в пору расцвета, в пору зрелости. «Чувствую,
что духовные силы мои достигли полного развития, - пишет он летом 1825 года, - я могу
творить». Пушкин «творит» лучшие из своих лирических стихов, Пушкин «творит» «Бориса
Годунова», Пушкин «творит» «Евгения Онегина». И с удовлетворением сам скажет о «Борисе
Годунове», и назовёт «Онегина» лучшим своим произведением.

8. 8 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
Если видеть в пушкинском творчестве воплощённую гармонию, то прежде всего это
«Евгений Онегин». Создание «Онегина» - это и подвиг, подвиг как подвижничество. Семь лет
неустанного, напряжённого труда для того, чтобы достичь иллюзии его полного отсутствия.
Колоссальное здание, составленное из тысяч стихотворных строк, легко и воздушно. Строфы,
каждая из которых вместила, кажется, всё разнообразие русской строфики, во всяком случае,
широко обиходной (чрезмерностей и изощрённостей Пушкин и здесь счастливо избежал),
членя роман, создают в самой повторяемости впечатление постоянного обновления совершенно
раскованного течения стихов. Достигнута абсолютная свобода владения словом, может быть, в
самом искусственном его выражении – в стихе...
Нигде более, чем в «Онегине», не проявлялась пушкинская полнота духа как способного
вмещать и выражать всю полноту жизни – полнота духа зрелого человека, не пережившего
своей зрелости. Всё это бросает дополнительный свет на проблему так называемой незакончен-
ности романа, вернее, неожиданности его конца:
Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина,
Кто не дочёл её романа
И вдруг умел расстаться с ним,
Как я с Онегиным моим...
Пушкин расстался с романом, расставаясь с порой расцвета, с порой зрелости – «праздника
жизни».
Шёл 1830 год. Наступал новый перелом: в жизни Пушкина (женитьба), в духовном пути
его, в его творческой судьбе. Пушкинские переломы и выходы к новым, иным этапам – особые.
И потому-то они обычно не только не повергают в состояние творческой пассивности, но,
наоборот, рождают взрыв энергии, подъём духа, жажду преодоления, как бы новый вызов
судьбе, оборачиваются неостановимым поиском. Таким этапом-переломом стало и время
расставания со зрелостью. Пик его – осень, проведённая в Болдине. Болдинская осень. Пора
завершений: достаточно сказать, что закончен «Евгений Онегин». Пора новых исканий.
Что же нового явила болдинская осень? Прежде всего прозу – «Повести Белкина» и так
называемые «Маленькие трагедии». И разве не говорит о страшной энергии перелома сам
характер работы над теми же «Маленькими трагедиями»: замыслы и наброски многолетней
давности реализуются в две недели. Пушкин «вдруг» сумел расстаться с «Онегиным». «Вдруг»
сумел написать «Маленькие трагедии».
Пушкин вступал в начале тридцатых годов в новый, высший и, как оказалось, последний
этап своего развития. Что же это за новый этап? Почему «высший»? По логике за зрелостью
как будто бы идёт старость. Это в тридцать-то один год? Конечно, нет. Житейски нет. Назовём
этот новый и высший этап его пути – мудрость. Мудрость безмерна и бесконечна. Хотя именно
бесконечное-то многие и тогда и позднее принимали за конечное. Ведь, сколько было сказано
пустых и суетных слов о конце Пушкина задолго до его действительного конца.
В тридцатые годы Пушкин создал в своей «Капитанской дочке», может быть, самую
грандиозную в русской классике картину бунта, мятежа как стихии, как взрыва почти косми-
ческих, природных сил. Позднее лишь далёкий потомок Александра Пушкина – Александр
Блок – так ощутит и выразит их в поэме «Двенадцать»: «ветер» его поэмы сродни «бурану» в
пушкинской повести. Но Пушкин не мог выступать и не выступал с идеей утверждения бунта,
так как и сам бунт такой идеи утверждения не нёс (сравните пафос утверждения в «Двенад-
цати» Блока). Простые начала человечности как коренные начала жизни родовой, националь-
ной, эпической и несёт героиня повести, не случайно же так названной. Кроме Пугачёва, она
единственная, чей образ так овеян народной поэзией. Она, подобно оси, как бы стягивает
полюсные состояния раскалывающегося национального бытия, как оно предстаёт в повести. По
сути, самое основное в повести, самое жизнеутверждающее и стойкое – и есть она, Маша
Миронова, капитанская дочка.
Пушкин совершил в своём творчестве весь мыслимый человеческий цикл и, заканчивая,
сам увенчал его «Памятником». А тем не менее Пушкин ещё только начинался, Пушкин был
ещё весь впереди. «Пушкину было тридцать семь лет, - писал критик, - а его прошлая деятель-
ность казалась даже его близким друзьям деятельностью полною, почти законченною, совер-
шенно соразмерною со способностями, в нём таившимися. Пламеннейшие из читателей поэта,
говоря друг другу, «сколько песен унёс он с собой в могилу», имели в виду песни, подобные
прежним песням Пушкина: о песнях мировых, перед которыми побледнели бы песни пушкин-

9. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 9
ской молодости, едва ли кто решался думать. Покойный поэт переступил ещё перед смертью
дантовскую mezz cammin di nostra vita, ему было тридцать семь лет, и назвать Александра
Сергеевича поэтом «начинающим» мог один только грубый невежда. А между тем он был
поэтом начинающим: он заканчивал свою деятельность как великий поэт одной страны и
начинал свой труд как поэт всех веков и народов».
Пушкин готовился к какому-то совершенно новому роду духовного труда, возможно, уже
залитературного, для нас сейчас трудновообразимого.
«Пушкин, - сказал Достоевский, - умер в полном развитии своих сил и бесспорно унёс с
собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем...»
«Огонёк» № 23, Москва. Николай СКАТОВ.
Доктор филологических наук.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный.
К нему не зарастёт народная тропа.
Вознёсся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит,
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей – калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспаривай глупца.
А.С. Пушкин
Мало кто из москвичей знает, что на пятом этаже построенного в начале века дома
страхового общества «Россия», громадой вставшего рядом с современной улицей Кирова, а в те
годы Мясницкой, и по сию пору снимает две небольшие комнаты... Александр Сергеевич
Пушкин...
Возможно ли такое? Нет, это, конечно, преувеличение. Хотя с Пушкиным мы встретимся
здесь обязательно.
Волшебный карандаш художника Евгения Алексеевича Устинова лирично и тонко раскры-
вает нам мир поэта, рассказывет о Пушкине – мечтателе, сказочнике, его глубоком увлечении
отечественной историей, о Пушкине-поэте, прозаике, публицисте... гении отечественной лите-
ратуры. Да просто о весёлом, добросердечном человеке. Вселенная жизни поэта, её страстей,
привязанностей и ситуаций, жизни в окружении друзей, знакомых и врагов – всё находит
отражение в рисунках Устинова.

10. 10 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
Полтора десятка лет зрела тема в тиши мастерской Устинова. Сотни прочитанных о
Пушкине книг, тысячи набросков, эскизов.
Впервые удивительная пушкиниана, показанная на персональной выставке художника
несколько лет тому назад в Москве – рисунки Устинова как бы иллюстрируют основные вехи
жизни поэта - вызвала взволнованное восхищение любителей живописи. Потом, с горячего
одобрения хранителя Пушкинского заповедника С.С. Гейченко, была открыта выставка в
Михайловском, а несколько позже устиновский Пушкин побывал в Эфиопии - на родине пред-
ка поэта, соратника Петра Великого, Абрама Ганнибала.
Устинов много ездил по России. Конечно, побывал в местах, связанных с именем поэта, из
каждой творческой командировки привозил сотни этюдов, - пейзажей любимой родины,
портретов современников, - чтобы дома, в Москве, обогатив свою палитру, насытив её образа-
ми родного края, вновь вернуться к теме, которой отданы годы. Вернуться к Пушкину.
«Работница», Москва 2/1987 г. М. РИСКОВ.
Художник Е.А. Устинов.

11. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 11
О Русской идее - 3 Том 2.
НАШИ ЗАДАЧИ
Эту национальную задачу нашу мы должны верно
понять, не искажая её и не преувеличивая. Мы должны
заботиться не об оригинальности нашей, а о предмет-
ности нашей души и нашей культуры; оригинальность же
«приложится» сама, расцветая непреднамеренно и непо-
средственно. Дело совсем не в том, чтобы быть ни на кого
не похожим; требование «будь как никто» неверно, неле-
по и неосуществимо. Чтобы расти и цвести, не надо
коситься на других, стараясь ни в чём не подражать им и
ничему не учиться у них. Нам надо не отталкиваться от
других народов, а уходить в собственную глубину и
И.А. ИЛЬИН 1883-1954 восходить из неё к Богу; надо не оригинальничать, а до-
биваться Божьей правды; надо не предаваться восточно-
славянской мании величия, а искать русскою душою предметного служения. И в этом смысл
русской идеи.
Вот почему так важно представить себе наше национальное призвание со всей возможной
живостью и конкретностью. Если русская духовная культура исходит из сердца, созерцания,
свободы и совести, то это отнюдь не означает, что она «отрицает» волю, мысль, форму и
организацию. Самобытность русского народа совсем не в том, чтобы пребывать в безволии и
безмыслии, наслаждаться бесформенностью и прозябать в хаосе; но в том, чтобы выращивать
вторичные силы русской культуры (волю, мысль, форму и организацию) из её первичных сил
(из сердца, из созерцания, из свободы и совести). Самобытность русской души и русской
культуры выражается именно в этом распределении её сил на первичные и вторичные: пер-
вичные силы определяют и ведут, а вторичные вырастают из них и приемлют от них свой
закон. Так уже было в истории России. И это было верно и прекрасно. Так должно быть и
впредь, но ещё лучше, полнее и совершеннее.
1 - Согласно этому - русская религиозность должна по-прежнему утверждаться на сердеч-
ном созерцании и свободе, и всегда блюсти свой совестный акт. Русское православие должно
чтить и охранять свободу веры – и своей, и чужой. Оно должно созидать на основе сердечного
созерцания своё особое православное богословие, свободное от рассудочного, формального,
мёртвенного, скептически-слепого резонерства западных богословов; оно не должно перени-
мать моральную казуистику и моральный педантизм у Запада, оно должно исходить из живой и
творческой христианской совести («к свободе призваны вы, братья», Гал.5.13), и на этих
основах оно должно выработать восточно-православную дисциплину воли и организации.
2 - Русское искусство – призвано блюсти и развивать тот дух любовной созерцательности и
предметной свободы, которым оно руководилось доселе. Мы отнюдь не должны смущаться
тем, что Запад совсем не знает русскую народную песню, еле начинает ценить русскую музыку
и совсем ещё не нашёл доступа к нашей дивной русской живописи. Не дело русских худож-
ников (всех искусств и всех направлений) заботиться об успехе на международной эстраде и на
международном рынке, и приспособляться к их вкусам и потребностям; - им не подобает
«учиться» у Запада - ни его упадочному модернизму, ни его эстетической бескрылости, ни его
художественной беспредметности и снобизму. У русского художества свои заветы и традиции,
свой национальный творческий акт; нет русского искусства без горящего сердца; нет русского
искусства без сердечного созерцания; нет его без свободного вдохновения; нет и не будет его
без ответственного, предметного и совестного служения. А если будет всё это, то будет и
впредь художественное искусство в России, со своим живым и глубоким содержанием, формою
и ритмом.

12. 12 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
3 - Русская наука не призвана подражать западной учёности - ни в области исследований,
ни в области мировосприятия. Она призвана вырабатывать своё мировосприятие, своё
исследовательство. Это совсем не значит, для русского человека «необязательна» единая
общечеловеческая логика или что у его науки может быть другая цель, кроме предметной
истины. Напрасно было бы толковать этот призыв как право русского человека на научную
недоказательность, безответственность, на субъективный произвол или иное разрушительное
безобразие. Но русский учёный призван вносить в своё исследовательство начало сердца,
созерцательности, творческой свободы и живой ответственности совести. Русский учёный
призван вдохновенно любить свой предмет так, как его любили Ломоносов, Пирогов,
Менделеев, Сергей Соловьёв, Гедеонов, Забелин, Лебедев, князь Сергей Трубецкой. Русская
наука не может и не должна быть мёртвым ремеслом, грузом сведений, безразличным
материалом для произвольных комбинаций, технической мастерской, школой бессовестного
умения.
Русский учёный призван насыщать своё наблюдение и свою мысль живым созерцанием - и
в юриспруденции, и в экономике, и в филологии, и в медицине. Рассудочная наука, не
ведающая ничего, кроме чувственного наблюдения, эксперимента и анализа, есть наука
духовно-слепая: она не видит предмета, а наблюдает одни оболочки его; прикосновение её
убивает живое содержание предмета; она застревает в частях и кусочках и бессильна подняться
к созерцанию целого. Русский же учёный призван созерцать жизнь природного организма;
видеть математический предмет; зреть в каждой детали русской истории дух и судьбу своего
народа; растить и укреплять свою правовую интуицию; видеть целостный экономический
организм своей страны; созерцать целостную жизнь изучаемого им языка; врачебным зрением
постигать страдание своего пациента.
К этому должна присоединиться творческая свобода в исследовании. Научный метод не
есть мёртвая система приёмов, схем и комбинаций. Всякий настоящий творческий исследо-
ватель всегда вырабатывает свой, новый метод. Ибо метод есть живое, ищущее движение к
предмету, творческое приспособление к нему, «исследование», «изобретение», вживание,
вчувствование в предмет, нередко импровизация, иногда перевоплощение. Русский учёный по
всему складу своему призван быть не ремесленником и не бухгалтером явлений, а художником
в исследовании, ответственным импровизатором, свободным пионером познания. Отнюдь не
впадая в комическую претенциозность или в дилетантскую развязность самоучек, русский
учёный должен встать на свои ноги. Его наука должна стать наукой творческого созерцания –
не в отмену логики, а в наполнение её живою предметностью; не в попрание факта и закона, а в
узрение целостного предмета, скрытого за ними.
4 - Русское право и правоведение должны оберегать себя от западного формализма, от само-
довлеющей юридической догматики, от правовой беспринципности, от релятивизма и серви-
лизма. России необходимо новое правосознание, национальное по своим корням, христиански-
православное по своему духу и творчески-содержательное по своей цели. Для того, чтобы
создать такое правосознание, русское сердце должно увидеть духовную свободу, как предмет-
ную цель права и государства, и убедиться в том, что в русском человеке надо воспитать
свободную личность с достойным характером и предметною волею. России необходим новый
государственный строй, в котором свобода раскрыла бы ожесточённые и утомлённые сердца,
чтобы сердца по-новому обратились к национальной власти с уважением и доверием. Это
открыло бы нам путь к исканию и нахождению новой справедливости и настоящего русского
братства. Но всё это может осуществиться только через сердечное и совестное созерцание,
через правовую свободу и предметное правосознание.
Куда бы мы ни взглянули, к какой бы стороне жизни мы ни обратились, - к воспитанию или
к школе, к семье или к армии, к хозяйству или к нашей многоплемённости, - мы видим всюду
одно и то же: Россия может быть обновлена и будет обновлена в своём русском национальном
строении именно этим духом – духом сердечного созерцания и предметной свободы. Что такое
русское воспитание без сердца и без интуитивного восприятия детской личности? Как возмож-
на в России бессердечная школа, не воспитывающая детей к предметной свободе? Возможна ли
русская семья без любви и совестного созерцания? Куда заведёт нас новое рассудочное эконо-
мическое доктринерство, по-коммунистически слепое и противоестественное? Как разрешим
мы проблему нашего многоплеменного состава, если не сердцем и не свободою? А русская
армия никогда не забудет суворовской традиции, утверждавшей, что солдат есть личность,
живой очаг веры и патриотизма, духовной свободы и бессмертия...
Таков основной смысл формулированной мною русской идеи. Она не выдумана мною. Её
возраст есть возраст самой России. А если мы обратимся к её религиозному источнику, то мы

13. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 13
увидим, что это есть идея православного христианства. Россия восприняла своё национальное
задание тысячу лет тому назад от христианства: осуществить свою национальную земную
культуру, проникнутую христианским духом любви и созерцания, свободы и предметности.
Этой идее будет верна и грядущая Россия.
<28-го февраля 1951 >
РОССИИ НУЖНЫ НЕЗАВИСИМЫЕ ЛЮДИ
Мы, русские люди за рубежом, должны постоянно думать о России, ибо мы – живая часть
её. Мы живём ею, мы разделяем её судьбу, её горе и её радости, мы призваны готовить её
будущее в сердцах и делах наших. Поэтому мы должны смотреть вперёд и вдаль, чтобы
увидеть очертания будущей России. Пусть нам не говорят, что мы можем ошибиться: не
ошибается только тот, кто ничего не делает: но именно он-то и делает величайшую ошибку
тем, что не делает ничего. Лучше ошибка любящей души и творчески ищущего ума, чем
холодное безразличие чёрствого обывателя. Ибо самою ошибкою нашею, - если это будет
ошибка, - мы строим Россию и творим русскую историю. На нашей ошибке, - если это будет
ошибка, - другие научатся лучшему и найдут лучшие пути. Но всякая ошибка в творчестве
требует, конечно, гражданского мужества.
Важно, во-первых, чтобы наши помыслы не направлялись нашёптами и подкупами врагов
России, а шли из умного сердца, беззаветно преданного родине; и, во-вторых, чтобы наши
предвидения и пожелания подсказывались не слепым доктринерством (всё равно – левым или
правым!), а русским и общечеловеческим, политическим и нравственным опытом.
Итак, мы прежде всего должны быть верны России. Казалось бы, что может быть легче и
проще для того, кто любит свою родину? Однако, сто соблазнов стоят на нашем пути. Мы все,
зарубежные русские, живём в иноземной среде, которая всегда боялась национальной России,
не знала её, не понимала её, клеветала на неё и тут же верила своей собственной клевете. Ныне
вся эта многонародная и чуженародная громада заинтересована в судьбе грядущей России – и
непрерывно, всеми способами старается привить нам свои воззрения и вовлечь нас в свои,
посторонние для России, соображения и интересы. Иностранцы всех стран, иноверцы всех вер,
иноплеменники всех языков – заинтересованы в том, чтобы мы учли их интересы, замышляя
будущую Россию и строя её; чтобы мы согласились оценивать русское прошлое - их мерилами,
их незнанием, их ненавистью и их страхом; чтобы мы приняли и выдали их пользы и нужды за
интересы самой России; чтобы мы протащили тайною или явною контрабандою их выгоды, их
расчёты, их вожделения и симпатии в ту душевную и государственную лабораторию, где гото-
вится будущая Россия, где слагаются её очертания.
Мало того: уже созданы специальные иноземные организации для того, чтобы фильтровать
русскую эмиграцию, деля её на «приемлемые» и «неприемлемые» круги. Одним приемлемы
только «социалисты». Другим - только «республиканцы» и «федералисты», т.е., расчленители
России. Третьим - только «фашисты» и «фалангисты», т.е., правые тоталитаристы. Об эмигран-
тах «выдающихся» и «невыдающихся» наводятся закулисные справки, им ведутся тайные
списки и «кондуиты»: кто куда тянет? кто что думает? кто и чему готов служить? И при этом
ценятся не качество, не честность, не талант, не ум, не познания, а готовность «примкнуть»,
принять директивы и поручения, вторить, или просто поступить на службу.
И низость людей настолько велика, что среди людей родом из России и русских по имени
находятся закулисные осведомители, занятые разнюхиванием, нашёптами, доносами и клеве-
тою: заводятся «приятные» знакомства и «любезные» беседы, происходит «невинный» обмен
мнений (с секретными записями), раскапываются старые статьи, регистрируются сплетни и
выдумки. А затем начинается дезавуирование расспрошенного эмигранта. Так было до второй
войны, так было при национал-социалистах (когда цвело правое доносительство). Секретный
«агент-посетитель», записав свои фантазии и подозрения, докладывает их и старается испач-
кать клеветою своих соотечественников, изображая их то заядлыми фашистами, то антисе-
митами, то большевистскими агентами. Выработана даже категория особенно подлая и ни к
чему не обязывающая клеветника: «такая-то организация, не большевистская, но изнутри про-
низана большевистскими агентами, назвать которых мы не можем, но которые наверное там
работают». И за эту категорию хватаются псевдо-русские политиканы, растерявшие за рево-
люцию всякое представление о чести и совести, и перебрасываются, как мячиком, этою кле-
ветою, совсем не помышляя о том, что они сами себя этим компрометируют и разоблачают.
А наивные иностранцы им верят. И психологически это даже понятно: ибо «если доносчик
работает на мои деньги, то он уж наверное блюдёт мой интерес и не станет меня обманывать;

14. 14 Жемчужина № 29 январь 2007 г.
его донос – есть для меня мера вещей и людей; и кого он отводит, тот для меня уже скомпро-
метирован...»
Так сложилась эта своеобразная политическая биржа, где русских эмигрантов котируют по
доносам их лукаво интригующих соотечественников; где «репутация» людей зависит от
нашёптов; где верят только «услужающим», не соображая о том, что человек, способный вооб-
ще стать угодливым прислужником, – может быть втайне перекуплен и способен служить на
две и на три стороны.
Русскую зарубежную эмиграцию губят два фактора: нищета, которую морально преодоле-
вают только сильные и достойные характеры, и политическое честолюбие, которое абсолютно
беспочвенно в зарубежной жизни. Ибо для патриота есть только одна честь – честь пред-
метного служения своему народу; одна истинная почесть, оказываемая этим самым, своим,
родным народом за подлинные услуги родине; а «почести», идущие от иноземцев за удачное
приспособление к их интересам, не весят в его глазах ничего. И можно быть твёрдо уверенным,
что когда пробьёт час национального освобождения и отрезвления и когда восстановятся в
России сущие меры добра и зла, чести и верности, то эти иностранные «угодники» из бывших
русских людей будут оценены по достоинству и названы своими именами. Сбежит полая вода
смуты, рассеется ядовитый туман соблазна, и ни один из этих «старателей» не войдёт в исто-
рию с почётным именем.
И произнося эти слова, невольно с горечью и стыдом вспоминаешь за долгие годы эмигра-
ции всех тех, кто писал и выпускал лживые книги и клеветнические статьи, поносящие исто-
рическую Россию в угоду иноземцам и иноверцам. Невольно думаешь, например, о тех чело-
вечках, которые фальшивыми доносами устроили исторический скандал: даровитейшему рус-
скому писателю, чистейшему человеку, мужественно боровшемуся всю жизнь с большевиками,
певцу национальной России, Ивану Сергеевичу Шмелёву, так и не дали въездной визы в Соеди-
нённые Штаты. Думают ли эти клеветники, что брызги их злобы попали на Шмелёва? Они
ошибаются: эти брызги вернулись на их лица, чтобы украсить их навсегда...
Совсем иного требуют от честного русского зарубежника его совесть и его патриотическая
любовь: они требуют религиозной, государственной и волевой независимости; они требуют,
чтобы мы думали только о России, только о её народах, о её духе, о её вере, о её возрождении и
укреплении. Мы должны презирать эти соблазняющие нашёпты: «сделайте по-нашему, и мы
поможем вам!»; «вот вам типография, бумага и кредит, но не пишите о единой России и о
Православии!»; «предайте нам часть России или её интересов, и мы устроим вас – сначала за
рубежом, а потом и в самой России (у власти или при концессиях)». Ответ может быть только
один: «грядущая Россия не нуждается в предателях; лучше молчать или шептать, чем выкрики-
вать лживые и изменнические слова; лучше нищета и неизвестность, чем международная
реклама, создаваемая врагами национальной России и Православия...» На все такие предложе-
ния должен следовать отказ. Категорический отказ. Ни явной подтасовки, ни тайной контра-
банды. Ни уловок, ни сделок. Ни наивности, ни плутовства. Мало того: необходима ещё борьба
с предателями и клеветниками!
Представим себе только, что русские люди за рубежом будут угождать своим туземным
хозяевам и «работодателям»: в демократической стране они будут обещать, что в России все
вопросы будут решать всенародным голосованием (референдумом) и что монархисты будут
изгнаны или повешены; а в диктаториальной стране они будут уверять, что не потерпят ника-
ких демократов и водворят чистейший фашизм. Социалист устроится у социалистов, демократ
у демократов, фашист с фашистами, коммунист с коммунистами... Кому он нужен, полити-
ческий ловчила, и что в нём осталось русского?!
И неужели не ясно, что на этом пути русское зарубежье постепенно превратится в жалкий
сброд хвастунов - полупредателей, полуобманщиков? Неужели не ясно, что грядущая нацио-
нальная Россия отречётся от этих обещателей и отвергнет этих интернациональных полити-
канов? Неужели не ясно, что всякая страна, серьёзно договаривающаяся с такими маклерами,
захочет от них личных гарантий и личной кабалы (безразлично – в открытой или в прикровен-
ной форме) и предпочтёт превратить их в своих платных и поднадзорных агентов? И если это
кому-нибудь ещё не ясно, то ему предстоит влезть в это ярмо и пройти через эти унижения...
Агент, находящийся на службе у оккупационной армии, вторгшейся в его «бывшую-
родную» страну, - ослушается ли он, когда ему прикажут реквизировать все продукты у населе-
ния, выгонять людей из жилищ, отнимать у них одежду, допрашивать их в застенках, угонять
их на принудительные работы и расстреливать как заложников? Ослушается ли он, или осуще-
ствит приказание? Или, может быть, поймёт, куда его завело честолюбие, и покончит с собою
от горя и стыда?

15. № 29 январь 2007 г. Жемчужина 15
Нет, России нужны независимые люди, думающие из верного сердца и действующие из
несвязанной патриотической воли. России нужны русские люди, а не закабалившие себя
иноземцам интернационалисты. Германцы не понимали этого во время второй мировой войны
и искали лакеев. Неужели не поймут этого и другие народы и от непонимания начнут
навязывать России своих лакеев из бывших русских людей?
И. Ильин.
Счастье скоро покидает, а добрая надежда – никогда.
Время – порой совсем незаметно
В заснеженной сумятице зимы, для нас – меняет отношение к чёрным
во вретище, в заплатах хилой жизни, строчкам на бумаге. Газету, выпу-
что уместилась в волдыре сумы, щенную в свет, скажем, шестьдесят
с печальным песнопением кафизмы лет назад, мы держим с иным чув-
иду, обезобразив белый снег, - ством, чем ту, что только что вышла
великий грешник, малый человек. из типографии. Дело не в том, что
Зачем, куда - лишь смутно понимаю. новости стали достоянием Истории,
А только батожком всё скок - поскок, что со старого печатного листа дав-
шатаясь под позёмкою нелепо – ным-давно улетучился аромат краски
язык корявый в колоколе неба и он пожелтел, выглядит хрупким и
и точно-точно тонкий колосок ломким. Запечатленное слово – окно
в чудовищной безбрежности державы... в мир, который, став прошлым, не
Иду и жду - когда меня ужалит исчез; он живёт в нас, отзывается в
любовно смерть... иль смертная любовь. мыслях и поступках, и печатные
На это всё святая Божья воля. буквы представляются мне светиль-
Мне только бы берёзку в изголовье, никами, передаваемыми от одного
да странника молитву в нужный час. поколения к другому. Даже то, что
Ну, вот и всё. находится совсем рядом, перед глаза-
И весь на этом сказ... ми, получает – озаряемое минувшим
– новое освещение.
свящ. А. Кузнецов.
Сборник «И кончаются календари» Е. Осетров.
Нижняя Тура 2004 г.
Рождение «Конька-Горбунка» похоже на чудо. Из Сибири приезжает в столицу юноша,
поступает учиться в университет, не выделяется особыми талантами, скромен... И вот неожи-
данно для всех он передаёт Плетнёву, тонкому ценителю поэзии, другу Пушкина, тетрадку со
стихотворной сказкой.
Творение девятнадцатилетнего сибиряка оказалось настолько поразительным, что профес-
сор Плетнёв вместо лекции прочитал с университетской кафедры сказку юного студента.
Сказка привела в восхищение Пушкина, который, по свидетельству современника, напутство-
вал Ершова словами: - «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить».
Через два года после появления «Конька-Горбунка» Ершов уезжает обратно в Сибирь. Он
сначала преподаёт латынь, потом русскую словесность и литературу; становится инспектором,
а затем и директором гимназии. Имя его всё реже появляется в журналах, о нём постепенно
забывают. В научном архиве Д.И. Менделеева было найдено несколько десятков писем автора
«Конька-Горбунка» и его близких. Письма охватывают период с сент. 1839 г по авг. 1863 г., и
содержат много подробностей, характеризующих быт Ершова, его служебные дела, тобольские
связи и некоторые творческие планы. После выхода в отставку в марте 1862 г. Ершов живёт «с
немалым семейством одними долгами да надеждами», мы узнаём из писем. Не платит гонорара
издатель Крашенинников, выпустивший «Конька-Горбунка». Ершов последние годы жизни
крайне нуждается. Когда в 1869 г. П.П. Ершов умер, в конторке у него нашли медный пятак...
Зато «Конёк-Горбунок» по-прежнему остаётся одной из любимых сказок русского народа.